платья из дорогих и тяжелых тканей, уши вот-вот оборвутся под спудом драгоценных камней, оправленных золотом, золото на пальцах, золото на запястьях, золото на пышных грудях. Много золота. Пора первой молодости этих женщин, видимо, миновала еще в конце пятидесятых годов, о том говорили, кроме всего прочего, и их высокие, зацементированные лаком прически. Четвертая женщина молоденькая. Зовут ее Улмекен. Она — жена начальника городского управления торговли, но лицо, нервное, живое, не носит, как у остальных женщин, печати гордого благополучия. Глаза глубокие, беспокойные. Узкие руки с длинными пальцами, продолговатыми, ухоженными ногтями, нежной желтоватой кожей выдают человека праздного, но чуткого и артистичного. На Улмекен джинсы и сиреневая кофточка с большим круглым воротом.
Мамыржан назвал Али официально — «наш уважаемый гость» — и стал подробно излагать историю своих отношений с ним. Учились вместе в интернате, Али был тогда маленьким, слабым, кто мог подумать, что он вырастет в такого крепкого человека?! Вот уже выпустил четыре книги, в их доме есть все четыре, собраны также и журналы, газеты, где печатались статьи и рассказы Али. Кадиша молодец, аккуратно следит, не пропускает. Сейчас Али уехал по некоторым соображениям из Алма-Аты и работает в областной газете Таскала. Али не вернется в Алма-Ату, ведь ему нужно ездить по стране, смотреть на мир, он же не просто живет, он исследует жизнь...
— Исследует жизнь? — кокетливо переспросила женщина по имени Улмекен и села поближе к Али.— Исследуйте меня! Напишите роман о моей жизни.
— Ну вот,— обиженно сказал Мирас,— только что вы предлагали сделать это мне.
— Новый гость намного интереснее вас, потому что холост,— парировала Улмекен.
— Ну и ну,— рассмеялся Досым, ее муж, начальник горторга,— сразу видно, столичные молодцы! Жену никак не поделят при живом-то муже, единственную жену!
— А ты молчи, тебя небось никто исследовать не хочет, не больно-то интересно!
— Убила наповал!
— Так тебе и надо! Жена у тебя молодая, вот и мучайся, сам свою судьбу выбирал!
— Правильно, правильно! — разом заговорили остальные мужчины.— Сидим же мы с женами своего возраста, они вместе с нами стареют, никто на них не посягает.
— Почему это не посягают? — зашумели женщины.— Если захотим, будут посягать. Улмекен моложе нас всех, пусть сначала о ней пишут роман, а потом до нас очередь дойдет. Из нашей жизни тоже роман получится!
Али подумал, что все эти люди, должно быть, давно знакомы и часто общаются.
Али во время застолья мог говорить подолгу. Любил, когда его слушали. Однако не принимал участия в состязаниях на остроумие в различного рода словесных перепалках— на это его не хватало. Поэтому он не вступил и
сейчас в бойкий общий разговор, поэтому его не веселили шутки, они только портили ему настроение. Он выпил несколько рюмок и принялся разговаривать сам с собой.
«У Мираса, как только видит мало-мальски приличную женщину, глаза загораются. Ишь ты, веселится. Сейчас в пляс пойдет. Потом и петь будет. Всю программу наизусть знаю. Да, уж если на вечеринке присутствует какая-нибудь Улмекен, наш Мирас сверкает, как павлин! Сидели бы здесь одни мужчины, он бы и рта не раскрыл. Зато сейчас распустил хвост, и не лень ему. К тому же эта Улмекен — находка для ищущего. Подсела ко мне и глазки строит. Видит сразу, я не размениваюсь на мелочи, и флиртует тут вовсю, чтобы муж ничего не подумал. Он-то на меня и внимания не обратит. А попробуй она подмигни так Мирасу, представляю, как муж будет реагировать! Вот опять щебечет якобы со мной, а сама так и посматривает на Мираса. И он, смех, да и только, разговаривает со всеми женщинами: милые вы мои, женгелер а обращается к одной Улмекен... Хитер ты, Мирас-ага, до чего хитер. Даже когда вместе с тобой познакомишься с девушками, моментально отхватишь лучшую! Что с тебя взять!..»
Улмекен пристала к Мирасу: спой; тот предложил петь хором. Все запели «Каламкас», о красавице с бровями вразлет.
«Специально сначала поет со ©семи, чтобы распеться, а потом один зальется соловьем. Всегда так делает. Мужу-то нашему никак не больше сорока, а уж седой весь. Она моложе его, кто-то сказал, на пятнадцать лет, значит, ей около двадцати пяти. А похожа на совсем юную девушку. Гибкая как прутик, наверное гимнастикой занималась. Неглупая, видимо, читает много, и уж как пить дать — сентиментальная! Где-то я ее видел. Точно. Она похожа на девушку-японку с открытки. Лицо серьезное, задумчивое, а повернешь открытку чуть-чуть — улыбнется и подмигнет. Но что это вы, товарищ Али, ее во всех смертных грехах подозреваете? Может, она хоть и играет глазами, а в семейной жизни — человек честный. Нельзя так плохо думать о людях. К тому же твое ли это дело, товарищ Али? Твое ли это дело?..»
Чугунно-черные гости, в начале вечера гордые и неприступные, теперь совсем оттаяли, развеселились, озорничали, как школьники, стали не похожи на государственных мужей. Все они увлеченно пели.
Мирас и Али совсем разные, ничего общего. Мирас старается соблюдать равновесие между разумом и чувством. Он не пишет сразу о том, что увидел, услышал, узнал, не торопится запечатлеть все на бумаге. Он анализирует увиденное, услышанное, узнанное, делает один вывод, открывает для себя и других одну правду. А Али этого не умеет. Мозг его устроен как магнитофон или фотоаппарат: все, что увидел, услышал, узнал, переносит на бумагу, старается соблюсти максимальную точность. Поэтому Мирас и Али друзья, в их отношениях нет соперничества.
Мирас никогда постоянно не работал в штате, но всегда держится спокойно и ценит себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164