.. Из выпивки что хочешь, то и заказывай, хоть белую, хоть красную, хоть коричневую... Закуски бери тоже самые дорогие, если даже это свинина. Какая еще осталась радость в этой жизни, кроме как поесть да выпить? Что интересного мы видим в жизни? Дети, дети... Ну и что, если дети, самим-то подыхать, что ли, отца его...
Каракутан не замолкал, его жег жар больших денег, рассованных по карманам. Али, по его понятиям, обязан выполнять все его желания, потому что у него нет ни гроша. Но Али удивил его —за какие-нибудь пятнадцать минут, пока сидели за столом, с ним поздоровались три-четыре девочки-официантки.
— Как себя чувствуете, ага? — вежливо спрашивали они.
— Это самое, ты это... не директор ли ресторана, очень уж они... расположены к тебе? — сказал Каракутан.
— Я не директор... Но и не ниже директора! — улыбнулся Али.
«Теперь понял я тебя! — сразу сообразил Каракутан.—
Значит, ты нештатный ревизор таких заведений... Молодец! Надо же, а ведет себя скромно... Хитрец! И правильно, только так и можно жить в наше время... А как еще?..»
Когда официантка принесла по заказу Али еду, Каракутан опять удивился. Не только удивился, но и активно запротестовал. «Вот она, бедность!»решил он про себя и, показывая на закрытую бутылку, выговорил:
— Что это такое, милый?
— Выпивка...
— Выпивка, говоришь? Красное вино у нас в ауле не пьют даже собаки!
— Ну!.. Это не вино, это коньяк, да еще какой! Самой высшей марки — «Арарат»!
— Коньяк, говоришь? Это то, что пьют большие люди?
— Да, точно!
Каракутан усмирил свой гнев, успокоился.
— Ах вот оно что! Я уж подумал, что ты пожалел моих денег.
-— Хочешь сказать, наверно, что непристойно бедняку жалеть деньги своего богатого хозяина, да, Кареке?
— Правильно говоришь. Не надо жалеть мое добро.
Али побагровел, но Каракутан этого не заметил, глаза
от нетерпения налились влагой.
— Открывай давай!.. За нашу встречу в живых и здравых!..
Али, как бы проснувшись, с перепугу воскликнул: «А?», но потом, опомнившись, схватил бутылку: «Да, да...»
После третьей рюмки налитые влагой глаза Каракутана, подобно разноименным зарядам, стали подползать друг к другу и чуть не столкнулись, а затем снова расползлись по местам. Наверное, люди, у которых много денег, не думают о перемещении своих глаз. Когда Каракутан совсем разомлел, когда кровь в кровеносных сосудах стала бурлить, словно вода в горных реках, и ее грохот ударил Каракутану в голову, внимание его привлекла молодая официантка. Вот говорим: будь проклята городская жизнь, но девушки в городе, конечно, что надо... Вот эта особенно... какая талия... походка!
— Как зовут тебя, милая?
— Роза.
— В молитвах буду помнить твое имя!
— Странный вы человек, агай!
Девушка отошла, а Каракутан как клещ пристал к Али: уговори ее для меня! Стоимость подарков пусть тебя не смущает, засыплем подарками, отца твоего...
Он помнит, что Али сконфузился, помнит, что шипел: не все работающие в ресторане такие, как ты думаешь; помнит, что пили еще: помнит, что ходил за девушкой на кухню; помнит искры из глаз и тут же слова Али: «Кареке, что вы за скотина?!» — и его угрожающие, злые глаза; помнит, что спорил с каким-то шофером на улице... а дальше— туман, тьма...
Когда проснулся, обнаружил, что лежит на белоснежной постели, на потолке — зеленый абажур, повернул голову направо и увидел за желтой шелковой шторой круг яркого солнца. Где это я лежу, господи? Постель рядом была не застелена, громоздилась беспорядочной кучей, на спинке стула висели брезентовые штаны и рубашка в клетку. А-а, это штаны Али! А где же он сам? Встал, еще раз огляделся по сторонам, увидел еще одну комнату, там стояли диван, шкаф, стол, на столе — бутылка коньяка и шампанское. Вот что меня доконало!«Вино, которое пьют «великие»! Журчит вода за дверью в коридоре, кажется, там кто-то есть, легонько толкнул дверь — открыто, за нею еще дверь, толкнул и эту и увидел купающегося Али, от этого и шум журчащей воды. При виде Каракутана тот отвернулся.
— О Алеке, это ты?
Али, сделав вид, что не слышит, продолжал стоять спиной.
— О Алеке, ты почему не здороваешься?
— Пошел ты!..
— А?
— Пошел вон, говорю!
— Что это с тобой?
— Ничего. Хам ты!
— Кто-о?
— Хам! Ты знаешь русскую поговорку: «Посади свинью за стол, она и ноги на стол»?
Каракутан ничего подобного не слышал, но все же понял: ночью натворил что-то, а в таких случаях надо хотя бы сделать вид, что раскаиваешься в содеянном:
— Ой, агатай, прости, если что-то не так...
Али, конечно, простит. Он только приблизительно сообщит о вчерашних деяниях Каракутана, рассказывать подробно— значит обидеть «друга», как-никак что-то родное связывает их, и привык он уже к нему.
— Тяжелый, оказывается, ты, когда выпьешь! — только и сказал он.
— Как мы оказались здесь?
— Я подрался почти со всеми таксистами, у тебя же отказали ноги, не помнишь? Все равно не взяли. На счастье, нашелся свободный номер в этой гостинице.
Затем они немного «подлечили» головы; чтобы попросить прощения за то, что не ночевали дома, Али позвонил жене; услышав его голос, Алия бросила трубку: сердце, которое только начало смягчаться в отношении «матери сына», опять зачерствело. Каракутану где уж понять это...
— Что это, в проклятую голову колокол затолкали, что ли? Так и бухает! Налей-ка, попробуем дернуть еще по одной, может, станет легче.
Почему бы Али теперь не налить? Почему бы теперь не выпить? С трудом вымытое окно разбилось вдребезги. А Каракутану Сырдарья по колено, он пошел в туалетную комнату и проверил рассованные по карманам деньги;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164