.. Убей меня.
Аспанбай неловко улыбнулся: «Ну что ты?», потом поднял Райгуль с земли; она ковыляла за ним на своих высоких каблуках, всхлипывая и прижимая к глазам платок. Аспанбай повел себя не так, как повел бы любой другой мужчина на его месте, он вроде и не сердился на Райгуль, стал целовать ее, ласкать, не давал жене покоя ни днем ни ночью, не отпускал от себя ни на шаг, все шептал нежные слова.
Но через несколько дней Аспанбай, одетый «по-городскому», потихоньку вышел из дома, получил в конторе деньги за отработанные пять месяцев и взял расчет; деньги рассовал по карманам, потом сел в автобус, направлявшийся в Сары-агач. Аспанбай не особенно раздумывал над тем, куда и зачем едет; в Сары-агаче он пересел на ташкентский автобус; пообедав в ресторане, расположился на скамейке у вокзала и закрыл глаза. Понемногу его окутал сон.
У магазина в ауле Кызылжиде стоит Райгуль спиной к Аспанбаю; он пытается что-то сказать, хочет привлечь к себе ее внимание, но она не оборачивается, не замечает Аспанбая. Райгуль бесстыдно смеется, переговаривается с кем-то, кто стоит по ту сторону зарешеченного окна магазина; в ее голосе слышится томление, явный призыв, она выше и выше поднимает без того короткую юбку, все больше и больше обнажает ноги. Аспанбай хочет крикнуть: «Прекрати!»— но из его горла не вырывается ни единого звука, он не может приблизиться к жене, не может тронуться с места. «Прекрати! Прекрати!» — кричит Аспанбай. Проснулся он весь в холодном поту, на душе кошки скребут: Аспанбай вкусил наконец яда под названием ревность.
На скамейке напротив него сидят четверо туркменов. Что они туркмены, Аспанбай догадался по огромным бараньим папахам и наглухо застегнутым, несмотря на жару, халатам. Туркмены приложили руки к груди и вежливо поклонились Аспанбаю. Он удивленно принял приветствие: в местах, где он вырос, нет подобных обычаев — здороваться с незнакомыми людьми.
Грузный человек со скуластым лицом и длинной белой бородой, видимо старший, пригласил Аспанбая:
— Сынок, подойди к нам, садись, угощайся,— туркмен показал на огромный, почти черный арбуз; он воткнул в арбуз нож, тот с хрустом раскололся надвое, и его ярко- красная мякоть показалась Аспанбаю похожей на кровь. При этом зрелище Аспанбай почему-то вспомнил только что виденный сон и содрогнулся. Другой туркмен, с бельмом на глазу, с лютым шрамом через всю правую щеку, похожий на только что сошедшего с киноэкрана басмача, тоже низко поклонился Аспанбаю и сказал: угощайтесь. Отказать, хоть и очень хотелось, было невозможно; пришлось отведать кровяного арбуза; после еды туркмены, не торопясь, вытерли свои ножи, спрятали их; только теперь, угостив Аспанбая, можно задавать ему вопросы.
— Как зовут, сынок?
— Аспанбай.
— Откуда родом?
— С Алтая, из аула Тоскей.
— Казах?
— Казах.
— Куда направляешься, сынок?
— Пока не знаю, — ответил он; туркмены молчали, допытываться не в их обычае.— А далеко ли вы сами держите путь?
— Мы едем к могиле Азирет-Султана,—ответил белобородый.
— Где же это?
Белобородому вопрос Аспанбая не понравился, он посмотрел осуждающе.
— Как не знать таких вещей? Разве ты не казах?
— Казах...
— А что же, казах не должен знать Туркестана?
— Должен...
— Молод ты еще,— сказал белобородый,— молодые знают только то, что им рассказали учителя...
Аспанбаю стало обидно, но Туркестан он действительно знал только по карте; еще ему было известно, что в Туркестане находится знаменитый мавзолей Ходжи Ахмета, об этом говорил ему Али-коке. Кому стыдно, тот не сдается, поэтому Али стал доказывать:
— Вы называете мазар Азирет-Султан, а мы говорим Ахмет-ясаул! И я тоже еду туда! —Почему Аспанбай сказал, что направляется к могиле Азирет-Султана, он не знал и сам.
— Баркелде! Баркелде! — закивали туркмены.
И вправду, что мне делать в Ортасе, кто ждет меня там? — подумал Аспанбай; теперь он совершенно точно понял, куда собирался, конечно же он стремился в Ортас; эта мысль сверлила его мозг весь сегодняшний день. Аспанбай простился с туркменами, пошел в парикмахерскую, сбрил кудрявую бороду и усы, избавился от пышной шевелюры и, бритый, вернулся к своим попутчикам. Туркмены сидели на прежнем месте, словно горные валуны, которые может сдвинуть с места только стихийное бедствие; они обрадовались Аспанбаю как родному...
Так Аспанбай отправился в Туркестан.
Когда Аспанбай вместе со своими попутчиками сошел | с автобуса, на расстоянии, равном проскоку годовалого жеребенка, увидел чудесное зрелище: прямо перед ним высилось величественное здание, сложенное из белого камня, уходящее, словно пик Алатау, далеко ввысь, в синее небо; в мареве раскаленной степи мавзолей Ходжи Ахмета походил на волшебный дворец, воздвигнутый по велению какого-нибудь джинна из старой сказки. Аспабай был потрясен, сердце его заколотилось, он обрадовался, словно получил подарок; как прекрасна и богата жизнь, подумал он.
Туркмены расстелили у мавзолея свои коврики для молитвы —жайнамаз,—разулись и стали рядком на колени; Аспанбай стоял в стороне и наблюдал, как они творили молитву; туркмены то вставали, то снова опускались на
колени, бормотали что-то, усердно кивали, отбивали поклоны, касаясь ковриков лбами. Аспанбаю стало смешно. С особенным рвением молился Турлымурат — самый молодой из новых друзей Аспанбая,— мужчина лет тридцати, рыхлый и толстый, словно надутый бычий пузырь. Сейчас Турлымурат напомнил Аспанбаю своим полосатым халатом и изрядным брюшком арбуз. Но, подумав о том, как Турлымурат был приветлив и добр к нему в пути, Аспанбай устыдился своих насмешливых мыслей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164