Муж и жена не говорят друг другу слов любви, Досым не может лгать. Если бы он даже и любил жену, то она никогда не сможет полюбить его; разве не пришла к нему Улмекен, прельстившись богатством, готовым, благоустроенным домом, благополучием; разве почти не насильно соединил с ним свою дочь Муса — дядя его покойной Гулынары, разве не сказал ей: будь хозяйкой обеспеченного дома. Хотя сегодня утром он и согласился с предложением Улмекен, но весь день испытывал странное беспокойство. Не повезло нынче людям, явившимся к нему на прием с просьбами. Никому он не дал положительного ответа. Глядя на его спокойное лицо, тяжелую, значительную, как черный камень, фигуру, всем казалось, что Досым совершенно бесстрастен, но это было не так. И он испытывал беспокойство, тревогу. Поэтому и на посетителях вымещал свое дурное настроение, поэтому и принимал сверхжесткие решения.
Предложение Улмекен позвать в гости приезжих писателей обожгло его. Столичных кривляк он невзлюбил всем нутром. Но теперь положение безвыходное, надо принимать гостей, и, хотя все его существо протестовало, Досыму пришлось снять телефонную трубку. Позвонив в гостиницу, Досым выяснил, что писатели ушли в городской Совет, он решил подождать час-другой, потянуть время, а когда позвонил туда, узнал, что все отправились на шахту; потом ему сказали, что писатели на даче Омара; он позвонил и на дачу, оказалось, что опять опоздал. «Ну, стало быть, закончим на этом розыски, а барашка, видно, судьбой предназначено самим есть»,— подумал он, эта мысль успокоила его, но тут, к концу рабочего дня откуда ни возьмись появился Мамыржан.
Мамыржан, который обычно не ходил, а нес себя, со своим начальником был робок, точно мальчик.
— Ас-салаумагалейкум, Досеке! — начал он льсти
во.— Беда прямо с этими гостями, не дают работать... Но в ^го же время не каждый день из столицы приезжают такие люди.— Мамыржан, высказав две противоречащие друг другу мысли, ждал, к какой склонится начальник, чтобы поддержать любую из них.
— Наша Уля хотела дом показать...
— Конечно, конечно, показать дом обязательно нужно! А как же иначе?.. Такие люди —вестники добра, носители счастья. Этот, как его, Мирас, оказался родом из одного аула с Омаром Балапановичем. Они вместе учились в школе...
Досым задумался:
— Что Омара Балапановича приглашать! Он не придет...
Мамыржан решился возразить:
— Почему не придет?
— Но ведь всем известно, что в этом городе Омар Балапанович ни с кем тесно не общается, ни с кем не дружит семьями. Говорят, только по большим праздникам они с секретарем горкома Альбертом Исаевичем заходят друг к другу минут на десять — пятнадцать.
— Все равно попытайтесь, чем вы рискуете? Он же вас не съест! Поедемте на водохранилище, там они катаются на катере, подождем их на пристани.
У Мамыржана был особый расчет. Когда он немного пришел в себя, то ужаснулся, вспомнив свои дерзкие речи, сказанные Омару, и осознал всю опасность создавшегося положения. Надо было любой ценой искупить вину, загладить ее. А сделать это можно было в доме Досыма: допустим, Омар примет приглашение, тогда Мамыржан будет весь вечер крутиться в поле его зрения, опять будет стараться понравиться. Может, получится вымолить прощение? Может, председатель горсовета поймет? А если не поймет, если не простит, то прощай уют- пая привычная жизнь! Тогда будет очень плохо! Досы- му были неизвестны тайные побуждения Мамыржана, но он, услышав резонный довод, что его никто не съест, согласился.
Когда Мамыржан и Досым вышли во двор, произошла небольшая заминка. Они не могли решить, на чем отправиться на пристань. Персональную машину Досыма шофер, Олег, угнал к Улмекен, «бобик» Мамыржана был неисправен. В конце концов пришлось воспользоваться газиком, стоявшим у подъезда. Шофера не было. Еще утром Досым, учуяв запах спиртного, отобрал у него ключи, но, к счастью, и сам Досым умел водить машину. Когда вернулся катер, он, смущаясь, выложил Омару свое приглашение-просьбу. Тот пообещал прийти, но добавил, что нечасто ходит в гости и к себе особенно не приглашает, однако ради того, чтобы посидеть с земляками, пойдет с удовольствием.
Довольный, Досым возвращался в город. Домой он не поехал; зная, что жена находится у отца, возится с барашком для угощения, он направился на Дикую улицу. Когда разворачивался в узком переулке, вдруг услышал пронзительный жалобный визг. Выскочив из машины, Досым увидел, что наехал на щенка. Черный, белолобый, со звездочкой на лбу, с обрезанными ушами и хвостом, малыш горько плакал: колесо наехало ему на лапу. Подтолкнув машину, Досым освободил щенка. Лапа была раздавлена, кровь не выступила; видимо, раздроблена кость, лапа болталась, и щенок не мог управлять ею. Досым положил скулящего щенка к себе за пазуху. Теперь уже он не был доволен, теперь уже не считал, что ему повезло, его начали грызть сомнения, он раскаивался, что поехал на Дикую улицу, думал о том, что несчастье со щенком было плохой приметой.
Угощение готово; огромный стол, за которым могут усесться двадцать человек, ломится от яств. Улмекен удалось достать все «необходимые» продукты: красную и черную икру, печень трески, кумыс, шуат—верблюжий кумыс: все есть. Мясо уже в казане. Голова и ножки барана варятся отдельно. Печень, легкие, кишки, требуха для куырдака нарезаны и вымачиваются в соусе; придут гости — все это будет брошено на сковороду. Коньяк, водка, вино, разные сорта шампанского одним только видом щекотали горло Жексена, он не мог оторвать взгляда от бутылок. Хоть и не был большим охотником до выпивки, но красно-зеленый вид напитков вызывал у него обильное слюноотделение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164