— Странно...
— В жизни много странного.
— Если бы вы знали, Матекич, как я уважаю таких людей, как вы. Вы — стержень этого лагеря, только на вас и держится дисциплина. Я сама слабая, в жизни не справилась бы с ними, здесь нужен жесткий, волевой человек.— Нэля задохнулась от переизбытка чувств.
У Матекова от слов «я вас уважаю», «волевой человек» опять закружилась голова. Такие впечатлительные девушки соглашаются быстро, подумал он.
— Нэля Самсоновна...
— Ребята называют меня «товарищ Адмирал», мне самой это нравится...
— Пусть будет так, товарищ Адмирал!
Девушка звонко рассмеялась.
— Товарищ Адмирал, видите там, на вершине обрыва, кривую сосну?
— Вижу...
— Если встать под ней, откроется прекрасный вид.
Они поднялись вверх по тропинке; Матеков, взяв девушку за руку, помог ей взобраться и не отпускал, даже когда они уже стояли на краю обрыва; руки у Нэли были мягкие, крохотные.
Матеков и Нэля подошли к сосне и сели на зеленой лужайке.
— Какое чудо! Когда вы нашли это место?
Или ничего не подозревает, или притворяется, думал Матеков. Руки она не отняла, глядя на луну, смело села, юбка, совсем коротенькая, открыла колени; у Матекова опять зазвенело в ушах.
— Какая чудесная природа,—услышал Матеков свой голос как бы издалека,— эта луна, эти горы, после того как мы умрем, так же будут стоять на своих местах, а ни вас, ни меня уже не будет... («Все равно исчезнем, соглашайся!»— говорил его взгляд.) Нэля, милая Нэля, не пугайся только...— эти слова произнес уже не Матеков, а кто-то другой; он не мог продохнуть, задыхаясь, как рыба, выброшенная на берег, шлепая губами, он навалился на Нэлю. Широкими ладонями спортсмена Матеков, как чугунными воротами, закрыл маленький, словно наперсток, рот девушки.
Тю-тю-тю привыкла к тому, что Нэля дисциплинированная; и стала доверять ей. Но сегодняшнее опоздание Нэли ре укладывалось ни в какие рамки и испугало повариху. Она не спала, дожидалась ее. Ждала час, два, три, а когда наступила полночь, с ужасом побежала к Матекову. Матеков, кажется, только пришел; увидев Тю-тю-тю, он словно растерялся.
— Чего это... по ночам... Чего бегаете...
— Нету нашей девушки.
— Придет. Молодая, наверное, гуляет, любуется природой.
— Вы так думаете? Ну ладно, подожду еще. Если покричать... Да нет, разбужу детей!
Когда Тю-тю-тю прибежала к себе, она увидела Нэлю, лежавшую на своей постели.
— Ну слава богу, пришла. Чего же ты одетая-то? Разденься, а потом ложись.
Девушка не ответила.
— Э-э! Уснула уже.— Тю-тю-тю сняла с Нэли босоножки и прикрыла ее одеялом, а сама, бормоча что-то, видно, молясь богу, погасила лампу и тоже легла.
Только она начала дремать, как проснулась, испугав- гнись страшного крика Нэли.
— Господи, что случилось?
Она зажгла лампу и увидела сидящую на постели девушку; глаза у нее были широко открыты, но, казалось, она ничего не видела перед собой; она громко и пронзительно визжала.
— Нэля, душенька, что с тобой?
Нэля вся горела, ее тошнило, мучили позывы на рвоту.
До утра Тю-тю-тю так и не сомкнула глаз: кое-как успокоив, она уложила Нэлю, но через некоторое время та опять с визгом вскочила, опять ее стали бить приступы тошноты: Нэля не отвечала на вопросы, похоже было, что она ничего не видела, ничего не слышала...
Решили, что девушка опасно заболела, не знали, что делать, но к полудню в лагерь приехала милицейская машина, и Нэлю Самсоновну отправили на этой машине в город. Лейтенант милиции отозвал Матекова в сторону и сообщил по секрету, что три дня назад поблизости убит старый пасечник. Старик носил при себе большие деньги, может быть, знали об этом, хотели отобрать, может... кто его знает; словом, убили, а его собаку смертельно покалечили; правда, денег не взяли. Судя по следу, преступников было двое. Милицейская овчарка не смогла взять след: во-первых, потому, что покойника нашли только через три дня; спасибо пастухам, а то лежать бы ему и лежать, во-вторых, в ту ночь прошла сильная гроза с градом. Поостерегитесь или переезжайте.
Матеков почувствовал, что на его горизонте сгущаются тучи.
У Мамыржана необычный стиль работы. Придя на службу, он старается быстренько, не попадаясь никому на глаза, прошмыгнуть к себе в кабинет и до конца рабочего дня не выходить оттуда: самое желанное для Мамыржана, чтобы и в кабинете его не трогали, но это несбыточно: посетители всё равно приходят, и тогда Мамыржан пытается спихнуть их или повыше, или пониже, только бы не задавали Мамыржану вопросов, лишь бы не высказывали просьб...
Ой-бай! Ой-бай! Стоит мне открыть рот, как попадаю в беду! Недосоленный я, недосоленный! Он сильно терялся, общаясь с людьми. На вид Мамыржан был представительным, видным мужчиной, а на деле неустойчивым, легковесным. Несмотря на это, Досыму, его непосредственному начальнику, Мамыржан нравился. Хоть и ругал его Досым даже при посторонних, не соблюдая по отношению к Мамыржану ни малейшей этики как к своему заместителю, все равно зла на него не держал. Словом, что угодно мог позволить себе Досым, а Мамыржан не обижался.
«Ой-бай! Ой-бай! Стоит мне открыть рот, как я попадаю в беду»,— всегда думал про себя Мамыржан.
У них с Досымом общий секретарь, но Мамыржан никогда не вызывает девушку звонком, да ну, подальше от беды... Вдруг она нужна начальнику! Но вот она заходит сама.
— Агай, к вам пришла молодая женщина и ждет. Кажется, она заведующая отделом гастронома «Арай».
Мамыржан заволновался, как всегда перед приемом посетителя:
— Вот те на! Она именно ко мне пришла, не к Досеке?
— Именно к вам...
— А что случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164