Только слушал. Омар дождался паузы в этой радушной, никчемной беседе и сказал:
— Миндагали, вот какое дело привело меня к тебе.— Он вытащил из кармана свернутый вчетверо лист.
Балаусаев встрепенулся, потянулся за бумагой. «Оказывается, у него улыбчивые глаза и длинные ресницы!» — совсем некстати отметил Омар.
— Ну-ка, ну-ка, давайте посмотрим, что вы тут написали!— глазами улыбался Балаусаев. Сейчас он походил на картежника, которому идет карта и который говорит своему партнеру: ну-ка посмотрим, чем пойдете вы!
Хотя всем своим предшествующим поведением Балаусаев производил впечатление решительного человека, отнюдь не мямли и не волокитчика, сейчас, прочитав заявление Омара, надолго умолк. Он снова перечитал заявление, протянул: та-а-ак! — и опять прочно замолчал; его сухое маленькое тело стало еще меньше, лицо сжалось до размеров кулака, а на скулах дыбом поднялся светлый пушок. Когда он поднял свои улыбчивые глаза от листа бумаги, Омар прочитал в них разочарование и неуверенность. Их даже заволокла какая-то маслянистая пленка, а девичьи ресницы еще больше загнулись. Он посидел, посидел и отдал листок Аблезу. Тот быстро пробежал его глазами. На лице Аблеза было написано: а я давно знал, что так будет! Он, в свою очередь, передал заявление Сарымсакову. Тот, прочитав, с удивлением уставился на Охмара. Сказал:
— Работу вы, конечно, получите, но рядовым инженером... Не оскорбительно ли это для вас? Может быть, мы на бюро подумаем...
— Принять на работу рядового инженера или не принять— в компетенции директора комбината. Впрочем, это может решить и начальник шахты,— подал голос Аблез. В его интонациях слышалось примерно следующее: коль ничего не понимаете, не в курсе дела, так и не вмешивайтесь! Наверно, люди, которые не имеют собственного мнения и руководствуются чужим, обладают способностью, в свою очередь, убеждать других: Сарымсаков и Балаусаев умолкли, будто их треснули лицом о землю,
— На бюро нет необходимости ставить один и тот же вопрос дважды,— сказал Аблез,— мы уже рассматривали персональное дело товарища Берденова.— Он глядел на Омара и будто мысленно говорил ему: «Ну, ну, попробуй опрокинь на меня небо, которое ты подпираешь!» — Я даже думаю, что сюда не следует вмешивать и директора комбината, у него и без того с планом забот по горло. Зачем ему забивать голову лишними хлопотами? Товарищ Берденов начал свою трудовую деятельность с третьей шахты, пусть и на этот раз начнет с нее же. Направим его к Оразхану, думаю, что он его без работы не оставит...
У мужчины с девичьими ресницами и у нового мэра города словно парализовало волю. Сарымсаков лишь повторял: «Как же так?» — давая этим понять, что он — человек новый и не собирается вмешиваться в явно скандальное дело, а Балаусаев что-то кудахтал под свой острый как шило нос, и из его кудахтанья понять хоть что-то было невозможно.
Порою, уличив прохвостов в неблаговидных делишках, человеку становится неловко за них раньше, чем им самим. Омар ощутил себя в положении именно такого человека. Ему было стыдно и обидно за них, особенно — за Балаусаева: ведь все же раньше они работали вместе, делали общее дело. Чтобы не дать прорваться гневу наружу, он резко поднялся и, держа неестественно прямо спину, вышел из кабинета.
Возможно, ему надо было вернуться домой и немного опомниться от только что перенесенного позора и унижения, но, влекомый неясным желанием, он направился прямо на третью шахту, о которой говорил Аблез. «Оразхан без работы не оставит!» Думают, что я пришел к ним, потому что остался без работы! Да... я, оказывается, совсем утратил чувство реальности... Утратил потому, что мой асык — бита — всегда падал так, как мне хотелось. А ведь асык может опуститься на землю не только стоймя, но и упасть на бок! Я забыл правила мальчишеской игры в кости... Забыл, что право на первый удар приобретает тот, чей асык не повалится на бок! Гной, что ли, залепил мне глаза, когда я сидел в своем кресле? Ну Сарымсакова еще можно простить, он действительно человек новый и не хочет вмешиваться, не разобравшись, но Миндагали, но Аблез! Кто бы мог подумать... Да, если б я не попал в эту
ситуацию, так никогда и не понял бы их сути. Думал о планах, думал о стройках, бегал до черного пота, а главную стройку — душу человека — и не вспомнил! Душу человека невозможно построить из обломков кирпича; как на кладке частных домов, ее надо строить из благородного мрамора! Вот новость, которую я открыл нынче для себя!»
Возле управления шахты курили несколько мужчин. Среди них оказался Оразхан. Видимо, он был заводилой какого-то веселого разговора. Все смеялись, громко хохотал и он сам. Подходившего к ним Омара он узнал раньше других, но, хотя узнал, притворился, что не видит, и продолжал свой рассказ. Омар придушил в себе злость, которая снова черной бурей поднялась в груди, и поприветствовал куривших.
— Приятной компании, мужики!
— С вами будет еще приятнее!
Начиная с Оразхана все поздоровались с ним за руку, но довольно сдержанно, и, не зная, как себя вести, приумолкли.
— Итак, что дальше? — спросил один из компании.
— А дальше...— сказал Оразхан и продолжил свои байки.
Омар, стоя возле них, почувствовал себя лишним. Анекдот, начала которого не слышал, он не понял и, когда все засмеялись, промолчал.
— Ну, мужики, перекур окончен, расходитесь по своим местам! — распорядился Оразхан и только после этого повернулся к Омару. Тот прочел в его взгляде вопрос: а вы еще здесь? — Омар...— Он не договорил, на секунду задумался и продолжал: — Омеке, мне известно дело, по которому вы пришли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164