— Дальше лучше не ехать,— наконец сказал он.— Весна идет... По оврагу вода пошла — знать, мосток около деревни смыло... А напрямую тут рукой подать. Тропка есть.
— .Дойду ли по грязи? — засомневался Владимир.
— Тут земля крепкая,— успокоил шофер и ткнул в окно рукой.— Видишь? Танковое кладбище... Туда и топай. А я на Карповку поверну — сброшу бочки и в город назад.
Владимир вылез из машины, закинул за плечо вещевой мешок и оперся на костыли. Молча протянул руку шоферу.
Степь дышала тишиной, как река — сыростью. Редкие звуки долго плыли над землей, медленно затухая, становясь тоньше, словно тая.
— А все-таки, отец,— сказал Владимир,— война окончилась.
Старик стоял у машины, сунув руки в карманы телогрейки, высокий и сутулый, с торчащей петелькой ворота у заросшего седыми волосами подбородка. Он оглядел темную землю, зябко поежился и тоскливо сказал:
— Да. Окончилась... Должна она когда-то, проклятая, окончиться. Не век ей быть.
— Ты прав,—ответил Владимир и "пошел от машины, не оборачиваясь. Он слышал, как полуторка долго тарахтела, все больше удаляясь в глубину степи, пока гул мотора не умолк, слившись с тишиной земли. И тогда явственно стали доноситься редкие звеня-щие удары. Они шли от танкового кладбища. Одинокий огонек теплился среди черных бесформенных глыб.
Размеренно откидывая костыли, чувствуя подошвой сапога мягкую подтаявшую землю, Владимир приблизился к танкам и зашагал среди уродливых тел. Они стояли по-разному— запрокинув в небо длинные пушки с решетчатыми пламегасителями или уткнувшись носами в черные воронки. Их было- бесчисленное множество — узкая тропин ка вилась вплотную с танковыми бортами. Машины источали запах ржавчины и горелой резины. Тут и там валялись разорванные гусеницы. Поблескивали латунные гильзы. Скособоченные, тупо обрезанные башни лежали в
грудах лома. Где-то далеко гудел трактор, раздавались голоса. Владимир догадался — на это поле свозят танки со всей степи. Он и раньше слыхал, что восстановленная домна уже третий месяц льет сталь из переплавленных танков. Три месяца через каждые несколько часов вырывается из летки клокочущий, поток. В огненном жаре испаряется краска и сгорает едкая ржавчина. Жидкий металл, брызгая искрами, проламывает глиняную пробку и рушится водопадом в громадный ковш... И так пройдет год-два, и долго еще в степных оврагах и на зыбких берегах рек будут попадаться вгрузшие в землю бронированные гробы...
Голоса раздавались уже ближе, громче стучало железо о железо, и отблеск костра ореолом поднялся над дальним черным танком. Звуки не нарушали тишину — они составляли ее гулкую и-звонкую сердцевину.
Владимир вышел из неподвижного стада танков и увидел плетеный навес, под которым жарко полыхал огонь и двигались тени людей. Двое из них колотили молотами по наковальне, а третий ворочал длинный металлический вал, раскаленный на конце докрасна, подставляя его под тяжелый удар.
— Мир дому сему,— сказал Владимир, прислонясь к столбу и ладонью закрывшись от летящих искр.
— Аминь,— насмешливо ответил кузнец и отшвырнул в сторону вал. Тот упал на мокрую землю и зашипел. Молотобойцы полезли под брезентовые фартуки, доставая банки с махоркой.
— Здравствуйте,— проговорил Владимир и сбросил вещевой мешок.— Мне бы, мужики, председателя колхоза...
— Я перед тобой,— кузнец протянул ему руку, перед этим вытерев ее о штанину.— Шарапов моя фамилия...
Владимир отдал ему свое удостоверение. Председатель шагнул к огню и долго разглядывал бумажку, потом с недоумением пожал плечами.
— У нас немцы все село пожгли... В землянках живем. Делать вам нечего, парень.
— Хватит дел,—засмеялся Владимир.— На ночевку устроите или в окопном порядке — в яму и шинельку поверху?
— Обеспечим. Садись. Жди.
Молотобойцы — худые деревенские ребята в длинных, до колен, стеганках молча курили цигарки и с любопытством разглядывали вечернего гостя. Кузнец швырнул в костер кусок неровно вырубленной танковой брони, подождал, когда он нагреется, и щипцами кинул на наковальню.
— Давай, мужики, кончай курить,— приказал председатель, и ребята деловито потушили самокрутки, поплевав на огоньки. Положили окурки на поленья и, согнувшись, тяжело вскинули на плечи молоты. Они забили ими звонко,
с прихекиванием. На озаренных пламенем лицах заблестел пот.
Шарапов снял фартук, из ведра плеснул в лицо, вытерся рукавом, сказал Владимиру:
— Пошли,, солдат...
Они зашагали по невидимой тропе. Владимир оглянулся — плетеный навес вырисовывался на фоне звездного неба, которое казалось светлым от соприкосновения с черной покатой землей. Дорога опускала людей все ниже, и темный горизонт поднимался вверх, словно края громадной ямы. В глубине ее лежали огни. Пахло холодным туманом и дымом кизяков. Концы костылей вгрузали в оттаявший грунт.
— Грязь у вас тут,— пожаловался Владимир, скользя по тропинке.
— Грязь?— переспросил председатель.— Нет, это земля... Весной тянет. Скоро пахать начнем. В хорошее ты пришел время...
— А что случилось?
— Государство посевное зерно выделило... Всех баб и мужиков на станцию отправил. На вокзале переночуют, а поутру вернутся. Сейчас в селе одни инвалиды да ребятишки.
— А сам чего не пошел?
— Зернохранилище заканчиваем. Всю ночь топорами тюкать будем... Весна, солдат, в ноздрях щекочет. Тебе, городскому, не понять. Поутру коровы ревут — теплый ветер
чуют.
— Сохранили коров-то?
— Первый транспорт,— хмуро засмеялся председатель.— И пашут, и рогами машут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85