.. Я наступил ногой. Оно хрустнуло. Наклонился...
— Ерунда какая-то,— рассердился Самойлов.
Капитан расставил архитекторов, раздал им ломы и лопаты. Копать было тяжело. Смерзшиеся камни с трудом поддавались усилиям людей. Иногда с треском оседала бетонная, кровля и сыпалась лавина щебня.
Под острием лопат попадались проржавевшие жестянки от противогазов, гильзы, немецкое тряпье с пуговицами, похожими на серые пупырчатые шляпки крошечных опят, консервные банки...
— Господи,— сказал Самойлов, вытирая распаренное лицо рукавом пальто,— археологи 'будущего назовут это «культурным слоем» цивилизации двадцатого века.
— А вы заройте здесь объяснительную записку,— предложил Волжский, поддевая ломом спрессованные кирпичи.
Рухнула стена — люди успели разбежаться. Она упала и раскололась на части, как черный сухарь о каменный пол. Даже пыль йе взлетела. Ухнула плашмя, только земля загудела. И вывернула из земли, словно корни дерева, бетон-
ный угол подвала. Из черного провала задышало погребным холодом.
— Курилко! — закричал капитан, и один из солдат полез в подвал ногами вперед, держа в руках миноискатель. Он скрылся под перекрытием. Люди сгрудились вокруг ямы, прислушиваясь к шорохам, доносившимся из нее.
— Чисто-о! — раздался приглушенный голос.
— Огня! —приказал офицер, и солдаты стали торопливо зажигать фонари. Архитекторы сгрудились у провала.
— По одному... За мной,— офицер скользнул в подвал и подал руку , Владимиру.
Тот, обрушивая за собой комья земли, покатился вниз. Нащупав костыли, поднялся. Офицер осветил вокруг себя мокрые стены.Они осторожно зашагали вперед, то и дело натыкаясь на горы мусора.
— Сюда-а! — позвал издалека голос минера.
Было трудно дышать холодным тяжелым воздухом. Фитили горели прямо, не колеблясь. Звуки шагов отдавались тупо, как сквозь вату. Наконец в темноте засветилось пятно. Минер негромко сказал:
— Осторожно... это здесь.-
Люди столпились у входа в широкий подвал и подняли над головами фонари. Блеклый желтый свет озарил уходящие в мрак стены и бетонный потолок. Ржавые канализационные трубы змеились над полом, л где-то падала, разбиваясь, вода,.
— Что это? — в ужасе прошептал Самойлов. Владимир сделал шаг и увидел несколько трупов — все,
что осталось от людей,— кости и труды гнилой одежды. Они лежали друг возле друга. Вокруг них валялись пустые канистры, котелки, сломанные ящики. Из ржавой печки просыпались угли.
Монотонно стучали капли. Громко дышали люди. Темнота наступала из всех углов.
— Смотрите,— позвал минер.
Все подошли к проему следующей двери и замерли.Там, в каменном подвале, высились у стен пирамиды заплесневелых папок. Вороха их устилали пол. На козлах, сбитых из досок, лежал большой лист фанеры, и на нем высился... город. Да, это был он, город. Поднимались к бетонному небу башни, вокзала. От центра- лучами тянулись улицы, многоэтажные дома, отбрасывали тень на широкий проспект...
Вскинув фонари, люди боялись пошевелиться, точно от неосторожного движения это странное видение могло исчезнуть, пропасть, как мираж, рожденный гнилыми испарениями заброшенных подвалов...
Но он был — город, слепленный из бумаги и картона. Темнели окна, наведенные чернильным карандашом. Зеленели у тротуаров деревья, сделанные из щепочек с кусочками крашеной ваты... Фанерные мостовые пролегали вдоль игрушечно-маленьких домов, и пластилиновые памятники стояли на площадях...
— Боже мой,— простонал Самойлов.— Здесь чертежи...— Он прошел к стене, оставляя на инее, устилающем яол, следы валенок.— Архив города... Смотрите, даже разобран по улицам... Невероятно!
Орешкин наклонился над городом и дунул. Тяжелая пыль поднялась над зданиями. Она заклубилась по улицам бесшумной бурей, серыми тучами окутала дома...
— Не надо,— попросил Владимир.
— Расширить выход,— приказал офицер, и минер скрылся в проходе.
— Они задохнулись. Или умерли с голоду,— Волжский поднял с полу папку и прочитал: —...«Портовая... Угол Бас-сейной... Номера 1—2...» — Выносим,— Волжский подошел к городу.— Беритесь за края... Подняли, товарищи...
Вскинутый на плечи город закачался под бетонным потолком. Капли застучали по фанере, гулко, точно метроном во время тревоги.. Черный силуэт поплыл на стенах —зубчатый, неровный, как профиль далекого города на горизонте. Фонари заколебались во тьме, словно факелы освещая дорогу медленной процессии...
Впереди забелел пролом... Город выходил из-под земли под шорох оседающих перекрытий и топот ног, и дневной свет неба, которое сияло в широкой дыре голубым полотнищем. Там- склонились головы, оттуда тянулись к нему руки, слышались голоса, шум трактора, удары лопат...
Город вошел в первые лучи солнца, и воздух над ним, еще пронизанный пылью, задымился столбами, жаркие пятна запылали на площадях, летучими бликами потекли по заплесневелым мостовым... И первый ветер, тронув ватные кроны самодельных деревьев, вошел в бумажные кварталы, сметая с улиц затхлый прах мертвых подвалов...
Что есть жизнь? Люди живут по-разному, а умирают одинаково — уходят в ничто, навсегда. И то, что они оставляют после себя,—хорошее или плохое, не может ни продлить, ни задержать их на этой земле. Всего единожды предлагается человеку жизнь. И никогда не даст повторить неудачно прожитый год, не вернет назад час, день, месяц, потерянные в суматохе быстро бегущих минут. Сколько людей, умирая вдруг, видят с высоты предсмертья страшные, не заполненные ничем пустоты, в которых безответно бродит отчаявшаяся память, не способная вызвать ни единого воспоминания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85