»
Снег качался над кладбищем, воровато шарил в сухих листьях, тонко звейел о трубы крестов и скатывался по крутым стенам фанерных обелисков с жестяными звездами...
За недостроенной кирпичной оградой кладбища военнопленные немцы разбирали разрушенный дом. В зеленых шинелях, с поднятыми воротниками, в натянутых на уши пилотках они медленно таскали носилки, колотили ломами и кирками. Собираясь в кучки, солдаты курили, передавая сигарету из рук в руки. Обуты они были кто в короткие сапоги с болтающимися широкими голенищами, кто в ботинки с деревянными подошвами-колодками. Конвойные, молодые парни в мешковатых шинелях, продрогшие, концами штыков ворошили угли костерка,' пристукивали каблуками и скучно толкались плечами, стараясь хоть немного согреться. Один из них пролез в пролом стены на кладбище и подошел к Владимиру. Постоял без всякого, любопытства, подышал на пальцы, зажав под мышкой толстые рукавицы, и побрел обратно...
«..Где я тогда был?! Что делал?! Зачем... Зачем?! Они-то живут...»
ВОСПОМИНАНИЯ
Пленные толпились возле обгоревшего сарая, молчаливые, угрюмые, давно не бритые, грязные, с рыжими от крови свежими повязками бинтов. Снег хрустел под их растоптанными сапогами, иней оседал на поднятых воротниках и бабьих платках, в которые были- закутаны головы.
Два часа назад их всех захватили с оружием в руках после того, Как полк целые сутки дрался за каждый дом, каждый сарай. В большом селе все хаты были сожжены, и черные доски и бревна валялись на снегу, продолжая тлеть и дымцться...
Пленных пересчитали, старшина переписал фамилии и звания и оставил их у сарая под присмотром нескольких солдат.На трофейной легковой машине БМВ, заляпанной разнодами белой краски, подъехал командир полка. Вышел, низко согнувшись, поправил папаху. Долго смотрел на жмущееся к стенам сарая человеческое безликое стадо и сказал подскочившему капитану:
— Гоните на сборный пункт. Он где-то под Марысенками. Мы здорово оторвались от своих. И есть приказ выступать дальше.
Капитан позвал ротного, а тот уже приказал старшине:
— Гони их под Марысенки. Кажется, там сборный пункт, а может, и нет. Дьявол его знает, где он! Поручи легкораненым ребятам. Да предупреди, пусть будут поосторожнее.
Легкораненых набралось пятнадцать человек.
— Фрицев сто штук,— объяснил им старшина.— Смотреть в оба! Чтоб всех довести в целости и сохранности. Ясно, Ворсин?
— А пускай они сами за себя отвечают,— отозвался сержант.— Я им по дороге сопли не собираюсь вытирать.
— Разговор не о соплях,— строго перебил старшина.— А о твоем сознании.
— А он как сюда ударил,— засмеялся Ворсин и показал на перевязанную под треухом голову,— так вся сознательность сквозь дырку и вылетела.
— Заткни пальцем! — рявкнул старшина.— Смирно-б! Пятнадцать человек неохотно вытянулись, придерживая на груди автоматы. Были они еще чумазыми от копоти, в засмальцованных коротких полушубках, некогда белых; кто в ушанке, а кто и в лихой кубанке. У кого валенки выше колен, а иной так закатал голенища, что ватные брюки нависают оборкой. Один контужен, другому руку прострелили, у третьего что-то с ногой. И все небритые, с обгорелыми от мороза сизыми лицами. Владимир в строю крайний. Правый валенок его разрезан, и из него торчат белоснежные завязки бинтов. Пуля чуть чиркнула по телу, но крови вылилось немало, правда, пока не болит и ходить можно.
— Ну, с богом,— сказал старшина.—Кто в госпитале останется, то пишите письма... Не забывайте родную хату. Ждем обратно, ребята...
— Разрешите, следовать? — спросил Ворсин.
— Погоняй,— буркнул старшина.
Немцев построили в колонну по три, и они растянулись узкой цепочкой. Впереди стали самые длинные, а замыкали какие-то недомерки в длинных шинелях без поясов.
— Шпе-е-ель! — закричал Ворсин.— Ком... ко-о-ом... Владимир удобнее приладил на шее ремень автомата,размял плечи под тяжелым полушубком и пошел рядом с колонной, но не по нетронутому снегу у обочины, а ступая валенками на прибитую, скользко-Ледяную дорогу. Позади тащился легкораненый с ручным пулеметом Дегтярева.
Они шли назад, не таясь, по тому пути, который с боем пробивали целые сутки, не успевая хоронить товарищей, прячась за горящие избы и окапываясь в зернистом, как песок, тяжелом снегу. Сейчас из него торчали обгорелые печи. Несколько танков, уже покрытые изморозью, стояли на огородах, со сбитыми набок башнями и хоботами пушек, уткнувшимися в наметенные за ночь сугробы. Посреди дороги лежала раздавленная походная кухня, вся залитая остекленевшей перловой кашей, и вороны выклевывали из нее крупинки, шумно взлетая при приближении колонны...
Пленные шли размеренным привычным шагом усталых солдат — ни медленно, ни быстро, то растягиваясь, когда колонна поднималась в гору, то сбиваясь в плотную массу на спусках, накатанных подводами и машинами. Некоторые на ходу отколупывали комья каши с помятого котла
кухни.Небо синее, как перед грозой,— будет снег, не очень веселое дело, когда до этих Марысенок пятнадцать километров полем. День ожидается длинный, бесконечный, немцы уже не надеются, что он когда-нибудь окончится. Они все для Владимира на одно лицо, он как бы видит их сразу, всех целиком — зеленые обтертые шинели, поднятые воротники и руки, втиснутые в рукава. Иногда какое-то квохтанье в рядах — вдруг залопочут, зашумят и смолкнут. Ни одного из них он не воспринимает как отдельно-го человека. И нет к ним ни любопытства, ни простой жалости. Есть ненависть. Спокойная, устоявшаяся, не как к людям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85