..
— Знаешь,— Владимир отодвинул тарелку и хмуро сказал: — Не болтал бы ты лишнего.
— Пардон, пардон! — захохотал Леша.— Да ты не тушуйся, парниша. Все сквозь это прошли и не умерли... Любовь — приятная вещь...
— Лучше о деле поговорим, — перебил Владимир.
— Пусть будет по-твоему, — миролюбиво согласился Леша. — Пошли со мной на базар. Мы вчера с матерью десять ковриков рубанули. Пора, брат, в поход.
— Я просто не знаю, — заколебался Владимир. — Стоит ли мне с этим.связываться?
— У тебя есть что-то другое? — спросил Леша.
— Учиться мне надо, — вздохнул Владимир.
— Кто же зимой начинает учебу? — удивилась Домна.
— В том-то и дело, — проговорил Владимир. — Год я теряю... Можно пойти на подкурсы.
— Это мысль, — одобрил Леша.
— Можно и самому готовиться, — перебил Владимир.— Накупить учебников, кое-что вспомнить...
— Давай порассуждаем,— предложил Леша и придвинулся к столу. — Год ты теряешь во всех случаях... Подкурсы тебе что дадут? Ну, допустим, там хорошие педагоги;
Но ты ведь не с нуля начинаешь? Три курса в кармане. Значит, времени убьешь больше, чем надо. А жить следует? Пожрать, одеться? С неба это не свалится. А теперь — жилье...
— Из хаты мы тебя не гоним, не подумай, — вставила Домна. — Живи на здоровье.
— Спасибо, — ответил Владимир.
- Возьмем второй вариант,—Леша загнул на руке палец. — Учишься сам. Когда захочешь, тогда и книжку возьмешь, не так ли? Свободен, как бог. В любую минуту пять ковриков намалюешь, мы оттарабаним их на базар и, глядишь, лишняя копейка. Ты упрямый? ..— Да вроде, — усмехнулся Владимир.
— Ну и порядок, — засмеялся Леша. — Главное, не филонить, не кантоваться напрасно. Порядок заведи.
— Книжечек купи, — подсказала Домна. — Свет хоть всю ночь пали, мы ничего не скажем. Это доброе дело. Для пользы. Ты нам поможешь — мы тебе.
Владимир задумался. Леша легонько хлопнул его по плечу.
— Не мудруй. Все будет, как в аптеке. К весне приоденем тебя, подкормим и — шагай в,науку.
Владимир неуверенно протянул руку, и Леша с размаху шлепнул по ней ладонью:
— Ну и порядок! С нами не пропадешь. Одевайся и пошли.
БАЗАР
Базар, буйный, жадный и неунывающий кормилец горожан, крикливый, жуликоватый, наивный в своем убогом богатстве — базар встретил неуемным движением людских толп.
Нагруженные тяжелыми рулонами толя, Леша и Владимир с трудом пробирались сквозь толпу. Их то относило в сторону, то запутывало в лабиринтах лотков, столиков, длинных, как бесконечные коридоры, навесов. Лешу то и дело окликали знакомые. Он тряс протянутые руки, грозил кому-то кулаком, хохотал, ругался и неутомимо, как корабль против волны, острым плечом вперед пробивался к забору. — ...У меня свое место, — кричал, он Владимиру. — Как у рыбака... Прикормленное. Ко мне за коврами за двести километров приезжают...
И все-таки что-то похожее на порядок было в этой движущейся толпе. Базар, расположенный на громадном пустыре, состоял, из торговых рядов и барахолки. Вот обувь — непроходимые завалы солдатских ботинок, туфель, тапочек. Сверкающие сапоги, переброшенные, через плечи. Руки, мнущие цветной хром. Пальцы, стучащие по спиртовым подошвам. Примеряют, торгуются, тянут в разные стороны, уходят, возвращаются снова. И все под крик, под хруст снега. Хмуро или с азартом. Весело. Боясь прогадать. Шутками набивая цену...
— ...А вечером пойдем за толем,— Лешин рулон ныряет над головами и Владимир пробивается за ним. — На крыши полезем... Домов поваленных много... Для нас главное — чтоб без дырок..
А вокруг:
— ...Ненадеванный фре-е-енч! Ненадеванны-ы-ый...
— М-а-азольная жидкость!
— От мышей, вшей, тараканов-прусако-о-ов!.. От мышей!,.
- Кому-у сахари-и-ин?!
— Иголки! Иголки!
— Французские духи-и!..
И длинный ряд музыкальных трофеев — гремят, рявкают перламутровые аккордеоны. Сверкая цветным лаком и никелированными планками, они изгибаются в руках, как живые гофрированные змеи, хрипло втягивают мехами морозный воздух. Пальцы бегают по белым зубам-клавишам. Ревут басы, визжат альты. Растревоженные заграничные инструменты диковато вскрикивают, косноязычно лепечут «Барыню» и «Саратовские страдания»... Странные, чудные гибриды цианино с гармошкой — от тяжелых, точно комод, до маленьких, словно детская игрушка. И все они стараются оглушить друг друга, растянуться еще шире, солнечными бляшками ослепить жадный взгляд покупателя. Шумный, веселый концерт, в котором каждый шпарит сам по себе, начхав на партию соседа, забыв о нотах и ритме, лишь бы бился в руках сверкающий перламутр и знойным атласом горели мехи, внутри.которых, как в пустой бочке, ухают гулкие звуки...
— Пришли, корешок,— говорит Леша и сбрасывает на землю рулон. — Вот и наше место. Видал? Хранят место. Знают чье. И конкурентики вшивые боятся занять... Располагайся...
Они стояли у забора. Длинный дощатый забор вьется вдоль пустыря, заполненного людьми. И весь он увешан
самодельными коврами. Написанные на черном крышевом толе, на холсте, мешковине, на зеленом брезенте плащ-палаток, они яркими пятнами устилают неплотно сбитые доски. Это словно громадная, вытянутая на сотни метров театральная декорация. Розовые русалки, русалки голубые, русалки с загнутыми хвостами, томно лежащие на волнах, с тяжелой плотью грудей и мощными бедрами... Русалки худенькие, как подростки... Одетые в панцирную рыбью чешую, с телами сытых женщин... Русалки хитрые и грустные, циничные, как базарные бабы, русалки с жалкими собачьими глазами... А вот косяки лебедей — со змеиными шеями и кровавыми клювами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85