.. Там у тебя кого только нет — дети, внуки...
— А сам как бы поступил?—-зло произнес инвалид.— Учить все мастера. Я теперь наполовину из велосипедных частей слеплен. Ты имеешь правр учить?
— Я тебе не главврач, — тихо сказал Владимир... — На псих меня не бери. Может быть? им без тебя до того паршиво, что...
— Деньги буду посылать! — глухо прошептал инвалид.
— Боишься — выгонят?
— Другое страшно... Так и вижу перед- глазами — все сидят за столом... А жена на кухне плачет;..
— Все по-иному, — вздохнул Владимир. — Откуда у них кухня? Сам-то где живешь?
— У порта. Отрыл себе нору вроде твоей...
— Так что?—спросил Владимир.— Мне пойти? Разузнать обо всем?..
— Сходи, сходи, — нервно пробормотал инвалид. — Обо мне ни слова. Мол, раньше вместе служили... Потом потерялись... .
— Ладно,— согласился Владимир.—: Перед работой... Жди меня у базара... Слушай, — он внимательно посмотрел на инвалида.—Ты не знаешь, тут когда-то девушка жила... Еще на буксире «Скиф» судомойкой служила;
— Нет,— подумав, ответил инвалид.— Если что прознаю — сообщу, будь уверен.
— Тогда кати прямо сюда. Магарыч с меня... Он поднялся на ноги, отряхнул снег с шинели.
— Пошли поедим. Чего тут торчать? — Мне пора... Помоги, корешок.
— Хреновый я тебе в этом деле помощник, — засмеялся Владимир и, уперев костыль в спинку коляски,стал выталкивать ее на тропинку. Колеса запрыгали по камням, оставляя рубчатые следы. Инвалид обернулся и закричал:
— Значит, завтра? Жду...
— Не свались в яму...
Он долго смотрел в темноту, прислушиваясь, как дребезжат колеса и звякает крышка разболтанного звонка, пока всё не стихло. И костер погас — на земле тлело розовое пятно, подернутое пеплом.
Владимир прошел в комнатушку, зажег лампу и Красным карандашом написал на листке бумаги:
«Шура! Я живу. Здесь».
А подпись не поставил, настолько страшно ему было сознаться, что вдруг поверил в ее возвращение... Другие встречаются, откуда-то приходят, а почему не она?.. Все выстраивается, налаживается, объединяется... Время надежд... Из
обломков, хаоса, путаницы судеб, сквозь годы и расстояния, наперекор всему... Находятся пропавшие города... Как мозаика, из неровных кусков складывается новая жизнь. Придет время, и зарастут трегцины швов, сгладятся выщербленные камни. И, наверно, уже будет невозможно увидеть, что стена изрезана шрамами и слеплена из множества когда-то раздробленных обломков...
Владимир снова вспомнил парня, за которым во время войны гонялся немецкий танк. Тогда еще немецкие танкисты могли позволить себе такую шутку. Смяв окопы й разутюжив десяток солдат в мелких ячейках, они неслись в танке по гладкому полю за одиноким, беззащитным человеком, хохоча в открытых люках... Парень чудом спасся, не был даже ранен. Прошли годы, а на него по-прежнему несется вздыбленный танк. Грохочут гусеницы... Это сидит в нем, запрятанное глубоко, не для всех. Оно молчит, когда летают над колокольней белые голуби и шумит на площади толпа, его нет в рассветный час. И вдруг — только в ноздри ударит, горелым бензином, а слух уловит тарахтение мотора — человека охватывает нервная дрожь ненависти.
Так будет со многими из их поколения — прошлое не умрет, оно затаится в сугробах снега, в которых замерзал когда-то; в теплом небе, где горел в самолете; в быстром взгляде случайно проходящей женщины, так напомнившей ту, оставленную на перроне в сорок первом... Уже возвращаются эти люди. Ветер треплет на закопченных стенах их адреса. Инвалиды ищут потерянных внуков. И в старинном особняке с заколоченными окнами на листах оберточной бумаги лежат первые дома будущего города...
Так почему бы не вернуться ей — Шуре, девчонке с морского буксира «Скиф»?
«МОСКВА
ПОВТОРНО МИНИСТЕРСТВУ ОБОРОНЫ
ЗАЯВЛЕНИЕ Прошу сообщить, не находится ли в рядах армии как в оккупационных войсках, так и на территории Советского Союза, АЛЕКСАНДРА СЕМЕНОВНА МУРОВЦЕВА, ранее работавшая судомойкой на буксире «Скиф», приписанном к порту Металлургического завода имени Ленина.
Владимир Коваленко»,
ИЗ ПИСЬМА ВЛАДИМИРА ЛЕШЕ
«...Город как бы живет двойной жизнью. На первый взгляд кажется, что все поглощены одним: выбраться из подвалов, достать где-то полмешка картошки, отоварить вовремя хлебные карточки, загнать что-то на базаре и купить для затирухи кукурузной муки...
А присмотришься, и увидишь другое: вечером по улицам парочки прогуливаются, девчонки бегают на свидания, в развалинах музыка — наверно, свадьбу справляют, а там демобилизованных встречают — на станции митинг со знаменами... .Ремонтируют сохранившиеся дома. Уже пустили на металлургическом первую домну...
Но работа у нас такая, что мы находимся в самом Центре человеческих несчастий — с жильем просто ужас. Люди приходят к нам. Требуют, скандалят. Кричат, плачут. И мы ничего пока сделать не можем. Жилой фонд разрушен на восемьдесят процентов — из каждых десяти домов осталось два. И ты бы посмотрел на эти здания,.. И все-таки играют свадьбы, ходят друг к другу в гости, учатся... Просто невероятно.
Но если, Леша, каждый раз изо дня в день ходить по развалинам или выслушивать жалобы... Одни жалобы и развалины! Мир становится черным. Уже ничего не видишь вокруг, кроме заплаканных лиц и горелого камня. Может быть, от этой человеческой бездомности мы и мерзнем, словно сырость всех подвалов вошла в наши кости... А ты говоришь, что на юге тепло, солнышко! Скажи, корешок, как увидеть все сразу: и свадьбы, и развалины, девчонок с модными причёсками, и рахитичных детей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85