Кряхтя, старуха сползла со скамейки и, оттолкнув поднявшегося солдата, прижалась лицом к проскобленному в инее окошку.
— Господи,— прошептала она, прикрываясь от света ладонями.— Сапоги-то на нем... Сдурел парень.
— Любовь,— фыркнул солдат.
— А что,— ответила старуха.— Конечно, любовь... Самое время.
— В мороз-то? — усомнился солдат.
— Это для тебя, шелудивого, мороз,— сипло проговорила старуха и сердито прикрикнула:—А ну, подсоби.
Солдат помог ей взобраться на полку, и, укладываясь поудобнее на жестких досках, она прошептала:
— Любовь, сынок, и Россию из пепла поднимет. Кто любит — тому жить надо. . _
— А вот по мне,— проговорил солдат,— все это одни глупости. Любят тебя, любят, а потом, глядишь, и позабыли. Ищи другую.
Старуха свесила с верхней полки голову и посмотрела на него:
— Это ты глупый. Или из-за угла мешком прибитый. Цветы распускаются не потому, что рядом тоже цветы посажены.
— Не понимаю вас, мамаша,— прищурился солдат.— В чем же тогда дело?
— В цветке,— строго произнесла старуха.— Иль не понятно? В его породе и сорте, У каждого своя красота. Ежели ты балбес, так и расцветаешь балбесиной, хоть тебе самую прекрасную девку дай.
— Ну, мать, у вас и язык,— покрутил головой солдат,
— А ты не в слова вдумывайся, а в мысли,— обрезала старуха.
Солдат только посмотрел на нее и старательно прикрыл глаза, притворяясь спящим.Она коротко засмеялась и повернулась на другой бок. Владимир еще долго сидел у окна, вглядываясь в проносившуюся степь. Что ждало его там, в конце пути? Этот грохочущий эшелон уносил всех вперед, с каждой станцией и разъездом приближая их к- будущему. И, может, только его он увозил в обратную сторону, на четыре года назад,— к тому, что было давно. Поезд катил в прошлое, трубя на поворотах, вздымая с рельс снежную пургу, жадно глотая, километры, оставшиеся до той грани, за которой еще жила на свете портовая девчонка Шура. Где остановятся задымленные вагоны и толпы людей выйдут на обгоревшие перроны, там повторится встреча с ней. И расстояния между остановками, словно спрессованные месяцы и годы,— летят за спины вагонов — начало войны, война, колонны военно-пленных, госпиталь, базар... И снова возникает день, когда увиделся впервые с Шурой на берегу раскачивающегося под ветром моря... Запасной полк. Погрузка на фронт. Сотни провожающих. И он с ней в людском .кольце. Ее прощающиеся глаза. Команда: по вагона-ам!.. Шура приходила к нему в обваливающиеся окопы, шла рядом по раскисшей, от дождей проселочной дороге, стояла у глубоких братских могил... Она потерялась сразу — он не получил от нее ни одного письма. И все-таки они всегда были вместе — он разговаривал с ней, встречался во сне... Шура, смешная судомойка с буксира «Скиф», худенькая девчонка с поцарапанными коленями, которая почему-то полюбила его, решив, что он самый лучший на свете... Он унес с собой ее улыбку, запах волос, походку, и все четыре года память держала каждую минуту, проведенную вместе... Он уже смирился с тем, что ее нет — одни письма возвращались назад, а другие безответно терялись в бесчисленных учреждениях, связанных с судьбами эвакуированных жителей. «Адресат выбыл» или «у нас не числится» — все, что могли ему сообщить. Но память имела свою судьбу, она не верила казенным печатям, и вопреки рассудку в ней жили запах свежей рыбы,.исходивший от ситцевого платья Шуры, пылающие угли ночного костра, горький от надкусанного стебля полыни вкус ее губ... И что бы он ни делал—рисовал ковры для базара, в непогоду мучился болью в ноге, бродил ли по улицам родного
города — воспоминания не мутнели. Они стояли выше всего— до странности ясные и четкие, словно все произошло вчера и должно продолжиться завтра....
Почему он уехал от Леши? Нет, там было хорошо, и он тоже полюбил этих двоих, уже не первой молодости, выстрадавших свою любовь и нежность. И ему нужны были тишина и спокойствие, но с каждым прожитым днем он все больше чувствовал, что окружающий мир становится для него непонятнее...
Все расплывалось, точно дорога в тумане, уходили в сто-рону привычные ориентиры, и только одно не покидало его, проверенное временем, неизменное и точное — прошлое, картины воспоминаний. В них была прежняя любовь, мать-еще ожидала возвращения с войны своего сына, фронтовые друзья делились в окопе последним сухарем и затяжкой самокрутки. Ничто из этого уже не могло повториться— потерялась навсегда Шура, погибла под бомбами мать, демобилизация разбросала товарищей по разным концам света. Остался город у моря, разбитый, сожженный дотла. Но под обломками зданий можно было найти улицы, по которым ступал он когда-то, здоровый и счастливый, ведя за руку смущенную девчонку с выцветшими на солнце волосами...
ТЕПЛЫЙ ЮГ
Он прибыл в город на четвертые сутки. На месте вокзала поднимался курган, по которому медленно бродили пленные немцы, стуча деревянными колодками и прижимая к груди половинки обгоревших кирпичей. И когда шел дальше, вокруг были только развалины. Под ногами хлюпал раскисший, перемешанный с грязью снег, с неба сыпалась какая-то изморось, солнце то пряталось за тучами, то появлялось и светило неохотно, тускло.
Тяжело опираясь на костыли, горбатый из-за вещмешка, Владимир ковылял по совершенно неузнаваемому городу, пытаясь на уцелевших стенах угловых домов разглядеть таблички с названиями улиц, которые теперь были похожи одна на другую, как барханы пустыни или могильные холмики.
Он миновал площадь, откуда когда-то уходил новобранцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85