..
УЛИЦЫ И ЛЮДИ
Утихла первая в этом году пурга, и Владимир вышел из домика Лешки. Давно сш не видел такой великолепной белой зимы, когда все сверкает, искрится,
солнце разливается по снежным крышам и каплями света натекает в стеклянные сосульки неровной бахромой, повисшей на карнизах домов. Бойко.летят, грузовики, трезвонят трамваи. Дворники скребут тротуары, нагребая у деревьев высокие сугробы. Во дворах мальчишки кидаются снежками. У дверей кинотеатров толпятся люди.
Владимир брел по улицам, часто останавливаясь, чтобы передохнуть. Голова его кружилась от слепящего солнца, морозного воздуха и волнения. Сколько раз он думал, что больше никогда не увидит эти каменные коридоры, образованные знакомыми фасадами домов, подъезды,у которых когда-то назначал свидания девчонкам, свою школу—бетонную трехэтажную коробку со сплошь остекленной стеной. Вот она стоит в глубине занесенного снегом сквера, и к пей вьются под деревьями узкие тропки, еще утром протоптанные школьниками.
Он шел мимо театра и с любопытством разглядывал отпечатанные на плохой бумаге, но красочные афиши с названиями новых постановок. За широким окном аптеки девушки в снежных халатах колдовали над батареями пузырьков с лепестками сигнатурок. Перед ними под стеклянными колпаками поблескивали никелированные спицы весов. Прежним таинственным полумраком веяло из глубины помещения. Владимир вспомнил поражавшие его всегда порядок и чистоту, которые царили там всегда, бесшумные движения, неподвижные фигуры людей, ожидающих лекарства, когда он мальчишкой, зажав в кулаке медь, приходил сюда, чтобы купить тюбик мятных лепешек, а мать ожидала в это время на углу, у синей тележки с газированной водой...
Но больше всего он смотрел на дома. Они вышли из войны слегка постаревшими, с морщинами трещин. Давно не беленные,стены их потемнели от непогоды, местами на фасадах отвалилась штукатурка, а на мраморе старинных цоколей появились пятна. Но все-таки они выстояли, и под дождями, снегом, под ветром и солнцем не побледнели цветные изразцы. Что им пять лет, если многие из них уже жили целое столетие, а бронза их грифонов и капителей лишь слегка потемнела и окислилась на воздухе. Литые чугунные ограды казались совсем новыми, полосы снега оттеняли графитную черноту металла-. Некоторые дома стояли в строительных лесах, там за заборами грохотали бетономешалки и слышался частый стук моторов.
Сколько раз Владимир ходил по улицам вместе со своими товарищами. Это была какая-то болезнь — и вечером, и днем, даже ночью они собирались и блуждали по городу. Шли медленно, останавливаясь около особенно интересных зданий, и спорили 0 стилях, об особенностях творческой манеры архитектора. Мечтали о домах своих, которые построят, когда окончат техникум и получат направления в проектные организации. Им были известны имена и фамилии авторов, годы рождения любимых зданий, иногда странные, даже порой загадочные истории, связанные с возведением, этих метровой толщины, стен или купола перекрытия, уникального не только по конструкции, но и по красоте. В понимании их, студентов архитектурного факультета, дома были не только жилищем людей, но и воплощением в камне индивидуальной мечты одного человека, который, как в музыке композитор, через ритмику окон и эркеров, с помощью вертикалей колонн и" пилястров, рассказывает о себе, своей любви или грусти, радостях жизни и о том, как пришел он к счастью и как видит будущее. Студенты вглядывались в эти каменные лики, искали в их древних чертах приметы прошлого, и у них зрели мысли о бессмертии гениев и беспощадности камня, который может сквозь многие десятилетия пронести и твою фальшь, бездарность и минуту святого творческого озарения...
«Черт возьми, сколько прошло с тех пор времени,— думал Владимир, озираясь по сторонам и налегая на костыли.—Ничто их не берет... Мальчишкой возле них бегал... Прошкандыбаю и пенсионным, старичком. Если дотяну... Отбегался. Видик, наверно,— палки разъезжаются в разные стороны, плечи вздернуты до самых ушей. Шлепнусь сейчас — сам не поднимусь. Буду на снегу извиваться, словно червяк, пока бабы не поднимут... Вон их сколько вышагивает навстречу. Это тебе не санитарочки, которых и стесняться забыл когда... Живут люди, за вчерашним днем не гонятся. Возле дверей ресторана пижоны топчутся — у пальто плечи метровой ширины, на голенищах хромовых сапожек брючата напуском, в зубах папироски... Не то хохотнули вослед, не то просто веселый треп между собой... В толпе торопливо шныряют солдатики — отрабатывают свои увольнительные в город. В глазах робость, колокола шинелек туго перетянуты ремнями, суконки погон натянуты на алюминиевые дощечки — торчат словно зеленые крылышки. Солдаты — кругом шестнадцать, полный порядок. Молодые, не обкатанные, полгодика до войны не дотянули. Комендантский патруль для таких —самый страшный зверь на свете. Так и стригут взглядами по улицам — не видать ли где. там капитана с красной повязкой...»
Владимир шагал мимо них, насмешливо улыбаясь.Сам себе казался человеком пожившим, умудренным опытом. Один из солдатиков подскочил фертом, пристукнул каблуками наваксенных кирзух:
— Братишка, будь другом, как на Чкалова метнуться? Владимир ласково оглядел ладную фигуру. На щеках маки, оттопыренные уши, точно красные вареники, но фасон держит, ушанка подвернута, чуть набекрень,все по уставу — звездочка на линии носа.
— На Чкалова? — переспрашивает Владимир.— А топать тебе в другую сторону... Бывшая Соборная. Или Коммунаров... Выйдешь на Кузнечную, ныне Ворошилова, свернешь к Пушкинской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85