— Всем рано вставать.
— Кроме меня,— усмехнулся Владимир.
— Вы один? Вообще один живете? — спросила она.
— Да. Сейчас один. Вернулся из госпиталя, а на месте дома бурьян уже вырос. Там мама жила. Она у меня была учительницей. Сходил на кладбище... Памятник надо поставить. Когда это было? Скоро неделя пройдет... Вот и живу у Леши. И сплю, и ем, а живу паршиво. Не могу забыть, так и стоит все перед глазами...
— Хорошо, что сам-то живым вернулся, — сказала Наташа.
— Я радуюсь, — невесело проговорил Владимир. — Понимаю, какое это счастье. Война окончилась, я живой...
— А еще кто-нибудь у вас есть?
— Ты о девушке? Потерялась... Это такой был человек.
Я тебе словами объяснить не могу.
— Я и так догадываюсь, — пробормотала Наташа.
— Нет, — перебил Владимир, — все сложнее... Поэтому и рассказать не могу. Слов нет...
— Плохо, когда нет родных. Приходишь с работы, и некому даже суп сварить...
— Вари мне, — помолчав, сказал Владимир.
— А что, давайте, — чуть слышно засмеялась Наташа.— Оставайтесь здесь. Разве тут вам не нравится?
— Хорошо...
— А потом скоро построят новое общежитие и дадут настоящую комнату... Куплю шторы, полки для книг. Я люблю читать... А вы устроитесь на работу...
— Да, надо устраиваться. Не век блуждать по свету:..
— Вы подумайте, подумайте. — настаивала девушка. — Хотите быть нормировщиком? Я могу помочь. Хлебная карточка, зарплата. Заживете, как у бога за пазухой. Вы хотите так жить?
— Мне надоело жить, как живу сейчас...
— Работа у нас трудная, но вы не пугайтесь. Вам подберем полегче... Завод построили во время войны. И того нет, и другого. Сейчас кирпич дороже золота, честное слово... Прямо от печи увозят на станцию. Разве вам на фронте было легко? Мы все понимаем. Без нас ничего не построишь. Мы клятву комсомольскую дали...
— Разве сейчас война? — сонно проговорил Владимир. — Конечно, нет,— упрямо ответила она, — но мы - мирный фронт. Все это понимают. Вы не думайте, что мы только спим да на заводе вкалываем. В театр ходим, разные культпоходы. По воскресеньям девчонки в клубе появятся — посмотришь, сразу закачаешься. И тебе лодочки, прически фасонистые... Правда, по рукам видно, кто с кирпичного... Кожа шершавая. Да голоса простуженные, а так девочки первый сорт... Скоро нас всех отсюда в новый дом переселят. И тоже из нашего кирпича... Кирпич — это хлеб индустрии, так написано у проходной... Вы спите?
Она говорила и, поддаваясь ее хриплому голосу, Владимир начинал верить, что все, о чем она говорит, может быть правдой. Тишина уснувшего дома, далекий стук снега по окнам, отблески какого-то света, упрятанного в глубине зала, отодвигали в сторону прежние мысли. Все становилось простым и ясным. В мире существовали удивительные И сложные вещи — угол, отгороженный простынями, разговор двоих в ночной темноте, нехитрые планы на будущее, понятные каждому мечты...
— Нет, я не сплю... Я слушаю тебя...
Владимир не слыхал, как просыпается громадный зал — зашипели примуса, на простынях закачались желтые пятна керосиновых ламп, стали подниматься дети. Люди собирались на работу, торопливо глотали завтраки, натягивали сапоги, громко топая ими по полу.
Он спал, разметавшись на кровати, и лицо у него было злое и спокойное.
Когда Владимир открыл глаза, уже было светло. Он увидел лепной закопченный потолок. В углу — расколотый пополам камин, покрытый зелеными изразцами. Трещину заткнули тряпками и ветошью. В камине стояли пустые банки и бутылки. Гипсовые серые скульптуры поддерживали карниз потолка, согнувшись под его тяжестью. Они смотрели пустыми глазницами на хаос простыней и фанерных листов, выгородивших бесчисленные соты человеческого жилья.
Владимир жевал чуть теплую картошку.и читал записку:
«Володечка! Кушайте и отдыхайте. Помните наш разговор? Я жду вас на заводе. Приходите. Наташа». И адрес.
Он повертел в руках обрывок бумаги и улыбнулся. Над простынями возвышалось окно — старинное, большое, выложенное цветными стеклами. Солнце пробивало слой пыли, и в полумраке окно мерцало, как икона. И было тихо.
Владимир надел шинель, взял костыль и, тяжело припадая на ногу, побрел к двери. Он искал ее долго, блуждал по чьим-то комнатам, проходил через отгороженные углы. Лабиринт простыней, висящих на веревках, вел его мимо застланных кроватей, спящих на полу детей, кухонных столов, с еще не убранными грязными тарелками и разбросанными ложками... Наконец он нашел дверь, миновал вахтер-шу и вышел на лестничную клетку.
За ночь намело сугробы. Солнце поднималось красное. Несмотря на адский холод, оно еще грело; а в тени домов дул пронизывающий ветер. Люди шли торопливо, пряча лица в поднятые воротники. Трамваи отчаянно неслись, по рельсам, слепые от мохнатого инея на стеклах. Бесчисленные дымы поднимались от стен зданий — жестяные колена самодельных труб торчали из окон. Воробьи плясали у тощих авосек, вывешенных наружу из форточек.
Владимир долго ехал в трамвае, потом сошел в конце маршрута и побрел улочкой в сторону чуть видимой кирпичной трубы. Домишки становились все меньше, узенькие тропки бежали к ним от разбитой колесами машин бугристой дороги.
«По этому пути я буду теперь ходить каждый день. Рано, утром. И, ночью. Всегда вдвоем. Надо устроиться в одну смену. Летом, наверно,: тут не плохо. А зима не весь год. Да и приятно по морозцу. Ночью Наташа что-то говорила об учебе. Может быть, она права. Все-таки он перед войной окончил три курса строительного техникума. Пошел на войну добровольцем, в девятнадцать неполных лет... Был на производственной практике в небольшом южном городке
и в первый же день войны направился в военкомат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85