Когда за спиной такое, что одним словом не назовешь, танки дымят, как порох...»
Владимир сидит у печки и влажной губкой осторожно снимает грязь с листа. За спиной толпятся архитекторы. Он слышит их дыхание и чувствует, как налегают их тела на его плечи. Губка оставляет мокрый след, она впитывает копоть и пыль. Из серой глубины листа выплывают слабые цветные линии, нанесенные несмываемой тушью. Они, словно старинные кабалистические знаки — в мудрой продуманности паутины таинственная вязь еще не разгаданной истины. Россыпь цифр, точно засекреченный шифр. И над всем этим — «роза ветров» — алая звезда с раскинутыми лучами, похожая на герб морского государства. Она тревожит склонившихся к чертежу людей своими странными очертаниями, волнует обозначениями четырех сторон света, точно старая карта.
— «Портовая», — прочитал Владимир.
— Она, родная, — тихо произнес Иван Иванович. — Теперь можно будет восстанавливать мой дом... Я его скоро закончу...
— Да, — согласился Волжский. — Ва,м дать кого-нибудь в помощь?
— Я сам, — покачал головой Иван Иванович. — От начала до конца... Когда-то он был у меня первым... Станет первым и сейчас... И, может, последним...
— Бросьте хныкать! — загудел Самойлов.— Мы еще с вами столько домов наклепаем... Все премии будут наши! В академики выбьемся!..
Он прошлепал к бачку с водой и, нацедив полную кружку, начал пить, смотря в окно.
Орешкин соскользнул со стула и кинулся к столу. Он торопливо раскрыл потрепанный, с веревочной ручкой портфель профессора, достал оттуда два яйца и сунул их в карман, из которого вынул другие яйца-и опустил на место первых.
— Тс-с,—прошептал он и вернулся к печке. — Нахалов и жмотов надо учить... Это стоит денег, друзья, но воспитание важнее...
Самойлов подошел, поглаживая живот и добродушно улыбаясь.
— Не пора ли, государи мои, дожевать вчерашнее кресло?
Он опустился за стол и пододвинул портфель.
— Сиденье и две оставшиеся ножки, — забормотал Самойлов, покачивая яички на ладони.
— Может быть, угостите? — спросил Орешкин.
— Ни в коем случае!— отрезал профессор.
— Тогда, — выпалил Орешкин, — пусть все пойдет прахом!
Самойлов захохотал и демонстративно, двумя пальцами, поднял яйцо над столом.
— Вы достаете яичко,—ласково замурлыкал профессор.— Прекрасное куриное яйцо, и варите его три-пять минут... В крутом кипятке. Затем берете вот гак и...
Он опусхил яйцо, и оно, шмякнувшись о доски, брызнуло белком во все стороны. Самойлов растерянно вытаращился на расплывшуюся лужу и обломки скорлупы.
— Черт-те что, — упавшим голосом проговорил он. Орешкин злорадно хихикнул, и Самойлов покрылся красными пятнами.
— Бывает, — хрипло сказал он и взял второе яйцо. Внимательно осмотрел его, понюхал и покосился на Орешкина.
— Кипятим три-пять минут, — упрямо, проворчал профессор. — Прекрасное драгоценное куриное яйцо... Затем берем и...
Самойлов стукнул яйцом по столу. Раздался роковой хруст. Самойлов громко сглотнул слюну. Нижняя челюсть отвалилась от удивления. Он медленно приходил в себя, тупо смотря на склеившиеся пальцы. Все вокруг него качались в безмолвном, хохоте, зажимая .рты и держась за животы.
Профессор загремел на весь зал:
— Орешкин! Провались ты сквозь землю! Сатана стотоловая! Зарежу-у!!
Спотыкаясь о раскиданные дрова, он ринулся на архитектора. Тот зайцем кинулся к двери, успев сорвать с гвоздя свою, шинель.
Уронив голову на лист, Владимир судорожно дергался от смеха.
Возвращаясь домой, он увидел у лестницы небольшой костерок, сложенный из щепок, и коляску на велосипедных колесах. Безногий человек в полушубке грел у огня руки и смотрел в темноту, из которой шел Владимир.
— Здравствуйте, — сказал Владимир и, отвернув полу шинели, стал, доставать ключ от старого, по дешевке купленного.на базаре замка.
— Привет, — ответил инвалид. Был он грузным, большим, сидел, тяжело втиснувшись в узкое сиденье коляски. Обрубки ног прикрывал кусок байкового одеяла.
— Заходи,— предложил Владимир, открывая дверь.
— Посидим здесь, — ответил инвалид. — Не вопрусь я туда....
Владимир присел на корточки у костра, поворошил палочкой угли. Они долго молчали, не спрашивая больше ни о чем, словно боясь начать разговор.
— Ну, как живешь? — наконец произнес инвалид.— Хата у тебя приличная... Работаешь?
— Да. А ты?
— В артели. Сам понимаешь, пока из госпиталя...
— Знаю,— усмехнулся Владимир.— Прошел через это,.. Где ноги оставил?
— В Пруссии закопали,—неохотно сказал инвалид.— А ты?
— В Польше отморозил...
Огонь шипел, растапливая налипший на щепки снег, то затухал совсем, то под сквозняком вытягивался в длинные языки и ложился на землю, трепеща от ветра. Инвалид ше-вельнулся; и коляска заскрипела, качнувшись под тяжестью тела.
— У меня вот такое дело, — медленно проговорил он. — Тут на двери объявление...
— Какое?
— «Мы все живы,— прочитал на память инвалид.— Где ты наш отец, муж и дедушка?..»
— Знаю,— кивнул головой,Владимир.— «Семья Огур-цовых...»
— Видал, значит? — тревожно подался к нему инвалид. — Может, разговаривал. Какие они?
— Записку видел, — хмуро ответил Владимир.
— А-а, — с отчаянием передохнул инвалид. — Только записку...
— Что тебе еще надо? — спросил Владимир. — Если гы тот самый Огурцов! Так иди к ним. Живы все.
— Ты посмотри, какой я, — вяло проговорил инвалид.— Кому нужен?
— Брось. ты воду мутить, — рассердился. Владимир. — Если бы хоть одна жена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85