!
— На Сталинградском фронте!— Колька-музыкант рубит воздух ладонью.— Вот так... Броня в броню!..
— ...А сейчас ног нет!— Федор Иванович шлепает ладонью по костылю.— Я правильно говорю? А где они? Тютю?.. Напрасно думаешь! Может, они у какого-то пацана... У мамки с двумя детьми. Я так говорю?! Если б не у меня оторвало, так у них... И мне ничуть нежаль... Пусть ходят на здоровье. За то я и на мину пошел...
— Братцы мои!— Леша готов всех обнять.— Други мои любезные.
— Славяне-е! — подхватывает Владимир и льет самогон мимо стаканов.— Жизнь продолжается... Впере-е-ед...
А потом вышли из киоска и снова врезались в гудящую толпу. Шумный поток закружил их в своем водовороте, повлек за собой, выбросил к железнодорожным путям.
— Купим Володьке шапку!..
— О чем ты говоришь?— слабым, голосом отвечает Владимир, и все вокруг него плывет радужным хороводом, и видит он только родное красное лицо друга.
— Купим Володьке шапку! — взывает Леша к друзьям.— Нет у него шапки-и...
— Есть у меня шапка, Лешенька, есть она,— Владимир качает головой.— Вот она. Сверху.
— Разве это шапка?—не унимается Леша, и в голосе его слезы.— Ты лучший богомаз базара-а. Мой родной кореш... Ребята, купим Володе шапку?!
— Купим шапку,— эхом отзывается Федор Иванович.
— Шапку Володьке! — радостно взвивается голос Кольки-музыканта.
Они бредут вдоль рядов барахольщиков и выбирают у какого-то старика каракулевый интеллигентский пирожок.
Леша срывает с головы Владимира потрепанный треух и бросает в него ком смятых денег. Редкий снежок сыплется на волосы, Владимир жмурит глаза, растроганно улыбается.
— Володьке шапку... Володечке... Дружку дорогому... Скомканные деньги летят в шапку. Перепуганный старик смотрит растерянными глазами.
— Бери, дед,— Леша сует ему шапку, из которой топорщатся деньги.— На, не трусь. Друга одеваем... Лучшего друга. Ничего не жалко.
Он двумя руками, глубоко,, по самые оттопыренные уши, натягивает каракулевый пирог на голову Владимира.
— Вот она, жизнь!— вскрикивает Колька-музыкант.— Что хотим, то и делаем... Шапку Володе купили...
— Ха-ха,— тоненько смеется кто-то.— Была бы голо-ва-а...
Они, обнявшись, тянутся к насыпи железнодорожной ветки, ведущей к воротам автогенного завода. Заледенелая алька скрипит под ногами.
— Братцы!— вдруг орет Леша.— Парово-о-оз!..
Из-за поворота медленно наплывают платформы. Бежит с рельсов базарный люд — тянут мешки, перекидывают ящики... Звенящий гудок прерывисто, как сирена, вонзается в воздух. Володька делает шаг назад от надвигающегося рокота колес и вагонов, закрывших небо. Дохнуло железом и углем. Платформы закачались перед глазами. Там, на чер-ных грудах, опершись на лопаты, стояли люди в замасленных до блеска, точно скроенных из крышевого толя, полушубках и стеганках. Дробно стуча, под.тревожный режущий вскрик гудка, катились платформы. Сидя на горах антрацита, рабочие "устало покуривали, сжимали в руках черенки лопат, и снизу их фигуры казались угольно-черными, громадными на фоне черного неба.
Состав вползал в базар, оповещая о себе гудками. Толпа перед ним расступалась, откатываясь от подножия насыпи.
Уголь... Штабеля неотесанных бревен... Завалы кирпичей... Ржавый металлический лом. И сам паровоз — хрипящий желтым дымом, жаркий, с мазутными каплями пота на медных обручах, перетягивающих длинное тело. Он прошел мимо Владимира и вдруг взорвался струей пара. Мир
утонул в мокром бушующем тумане. Теплый липкий буран унес звуки. Где-то далеко стучали колеса, бился тонкий гудок паровоза, а здесь, в молочно-белом густом мареве, только чуть слышно опадала на гальку насыпи жесткая копоть...
Владимир крепче сжал ручки костылей и замер,тяжело дыша и боясь пошевелиться, словно у ног, стоит сделать шаг, откроется пропасть...
Он сразу протрезвел.
«Как же это так? — неожиданно подумал он в смятении.— Почему я здесь? Пьяный... Среди чужих и пьяных людей. Кто они мне? Ведь есть же и другая жизнь... Зачем я тут, где покупают, обманывают и торгуют? Видела бы мама... Вот так все и пройдет мимо. Я внизу, у насыпи, с чужой шапкой на голове, пропахший самогонкой... А на качающихся платформах люди с лопатами в усталых руках. И не догнать их. Не станешь поперек пути с поднятым костылем... Видела бы мама...»
Пар рассеивался. Вот уже сквозь него начали проступать контуры далеких, деревьев, насыпь и размытые фигуры инвалидов.
— Эй! — тихо позвал Владимир.
Фигуры ожили, послышался скрип гальки, донесся говор базара. Измененный, злой голос Леши сердито закричал:
— Он, гад, нарочно в лицо пустил... Попался бы мне...
— Ни черта не видно... Как в лесу... Аж мороз по коже,— подхватил кто-то.— Думал, заблудился среди людей...
И скользя, осыпая за собой еще дымящиеся паром камни, они с трудом полезли на высокую насыпь, за ровным обрезом которой поднималось громадное небо и синие тучи, полные завтрашним снегом... .
ВСТРЕЧИ
Вечером ходили с Лешей за крышевым толем. Вообще, его покупали на руках у. строительных рабочих, но и несколько метров, сорванных с крыш разрушенных домов, поддерживали коммерцию. Это были мучительные поиски среди кромешной темноты обваливающихся камней. Заледенелый толь ломался под пальцами, листы его гремели, как жестяные, кажется, на весь утонувший в ночи город...
Владимир накупил учебников и в первые дни с любовью разглядывал страницы, листал их, перечитывал по нескольку раз наиболее интересные места. Потом сложил книги на подоконнике, и долгое время не открывал обложек. Промерзнув на базаре, разомлев от Домниного ужина и традиционной рюмки самогона, Владимир не мог заставить себя вернуться к учебникам, раскрыть начатые тетради.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85