— ...Милостивый государь! Я строю тридцать лет...
— Не пижоньте, Самойлов,— его собеседник, подвинув к печке громадные валенки, наслаждался теплом, распахнув все натянутые на него одежонки — пиджак, меховую безрукавку, стеганку и офицерскую шинель без логон.
— А вы слушайте, Орешкин, и не перебивайте старших,— рассердился Самойлов.-— Тридцать лет! Я начал еще при Николае Втором... Лихо? И поверьте моему невероятному опыту... Гроша ломаного не стоит ваше предложение! Это только подумать! Исторически сложившийся центр. Сердце города,так сказать, и под лопату?!
— Чушь,— усмехнулся Орешкин.— Я не отказываюсь от радиально-кольцевой застройки, но... Но акценты перенесены на привокзальную площадь и порт.
— Меня мутит от такой самодеятельности,— взорвался Самойлов.— Ни копейки уважения к традициям! Ни заботы об архитектурной старине.....Потрясающая нелепость! Город, сударь мой, будет жить по-своему, даже если вы внесете рацпредложение поставить его на попа! Да-с, вот так... У-него свои законы. Он вечен!.
Самойлов наклонился и подбросил в печь несколько щепок. Оглянулся и закричал:
— Кто сегодня истопник?
— Я,— отозвался из угла человек с топором.
— Тащи, сударь, дровишек.
Человек подошел и швырнул на железный лист обломки досок.
— Прелестно,— лениво протянул Орешкин.— Говорим о вечности и греемся у костра, пожирающего последние стены, ограждающие нас... Удивительная последовательность.
— Сударь,— прищурился Самойлов.— А вы принесли сегодня с обмеров хоть одну чурбашку?.. Хоть паршивое полешко?
— Нет,— сознался Орешкин.
— Почему же?
— Меня били,— вздохнул Орешкин.— Да, профессор, самым настоящим образом.
— Наконец-то! — воскликнул Самойлов.— Ногами?
— Что вы?
— Жаль... Ну, расскажите.
— Зашел во двор,—хитро начал Орешкин.— Стою, вычерчиваю, на окна поглядываю... Один человек подходит... Второй... Смотрю, их уже десятка полтора. И все больше бабы. «Что вы тут делаете?» — спрашивают. «Да вот, обмеряю ваш дом».— «Зачем?»...— «На месте вашей конуры построим великолепное здание... С центральным отоплением... С газом и с ваннами...» И тут меня одна бабка — шарах по шее! Вторая — бемс! Я чертеж в зубы и на карачках со двора... Так что сегодня, профессор, на вашей улице праздник! Можете ликовать.
— Вы удивительно темный человек,— всплеснул руками Самойлов.— Учитесь у меня.
— Благодарю,— язвительно проговорил Орешкин.
— Боже упаси меня хоть когда-то сказать о будущих дворцах или вокзалах! — Самойлов вытянул шею и, шмыгнув носом, жалобным голосом затянул: — «Вот тут, дорогие жители, мы протопчем вам дорожку... А возле подъезда, чтобы далеко не бегать, поставим новый... Из струганых
досок... Потрясающий сортир!..» Вот так надо, сударь. Глядишь, еще и картошкой угостят.
— Попрошайка вы, Самойлов,— презрительно скривился Орешкин.— Циник.
Самойлов удивленно зачмокал губами и повернулся к Владимиру.
— Слыхали? Что молчите вы, сударь?
— Какие могут быть разговоры о дворцах... О квартирах с ваннами? — хмуро произнес Вдадимир.
— Сортиры! Только сортиры! — обрадованно закричал Самойлов.— Теплые, с двойными стенами! На двенадцать очков...
— А вы сами-то где живете?— спросил Владимир.— Небось горисполком о вас-то побеспокоился...
— Вы это серьезно? — насупился Самойлов.
— Сотня бараков,— не слушая, продолжал Владимир.-— Но чтобы за три месяца каждого человека под крышу спрятать! Вот тогда они не будут вас бить во дворах.
— ...А станут кормить картошкой,— задумчиво произнес Самойлов.— Вариант, имеющий право на существование... Миллионы без элементарных условий. А ведь переделывать будет труднее, чем сразу строить как надо. Символ красоты? Телеграфный столб... Идеал? Тот самый утепленный сортир... А внешне безобидно и даже соблазнительно, не правда ли? Вы, молодой человек, не поняли шутку.
— Значит, давай дворцы,— перебил Владимир.— Коринфские колонны, гранит, мрамор... А люди подождут? Им спешить некуда. Какая разница — год?.. Десять лет?
— И латать надо, и кроить новое,— Орешкин прикурил от уголька.— Одновременно... Кстати, строим бараки... Много строим бараков. Не успеваем. Но речь сейчас не об этом. Город — это образ мысли народа. Каменная книга... И сгоревшие страницы будут восстановлены. Но мы не просто реставраторы. Отнюдь. Ты воевал?.. Да, извини, вижу... Разве не мечтал вернуться домой, в свой любимый город, который тебе казался самым лучшим? Господи, какой тогда виделась послевоенная жизнь? Сон... И верили, что так будет. Но война окончилась, и все вернулись сюда, на пепелища... А то, что мечталось? Кошке под хвост? Нет уж, голубчик, народу не скажешь, что жил он одними волшебными грезами. Он тебя за это не только перестанет кормить картошкой, а проклянет вовеки! В истории архитектуры будет написано: «Поколение архитекторов сороковых годов забыло свои священные обязанности зодчих, обязанности перед народом, заменив созидание будущего каждодневны-
ми заботами о заплатанных крышах...» Я не думаю, что моему сыну это будет приятно читать.
К печке подошел Иван Иванович — тощий человек в длинном, как балахон, пальто, подпоясанном солдатским ремнем. Пламя осветило его плохо выбритое лицо. Он смотрел в огонь и, медленно отщипывая кусочки хлеба, клал их в мерно жующий рот.
— Как вам удается сохранить его до вечера? — удивился Самойлов.
— Что? Хлеб-то? Делю на три части.
— У вас, Иван Иванович, потрясающая сила воли,— Самойлов сокрушенно развел руками.— А я... рубану с утра все пятьсот граммов и хожу весь день, питаясь воспоминаниями...
— Странно, почему я люблю огонь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85