..
Владимир чувствовал слабое головокружение, морозный воздух перехватывал дыхание и пьянил,— это было состояние выздоровления после болезни. Он помнит, как первый раз его вывели из госпитальной палаты и оставили у большого распахнутого окна, за которым шел весенний дождь, весело колотивший по лужам... Тогда от света и блеска воды у него закружилась голова. Сейчас Владимир испытывал нечто подобное, но к этому прибавилась легкая грусть — мысль о том, что эта встреча с городом и людьми могла не состояться совсем...
В Горпроекте его обступили со всех сторон, затеребили, поволокли к столу Волжского. Начальник обнял, усадил на стул:
— Мы приходили к тебе... Солдаты не пустили. Что же там за такая «Рыжая Машка»?
— Раскурочили «Машку»,— улыбнулся Владимир.— Остался «Хряк»... Пятьсот килограммов тротила...
— Варварство,—возмущенно сказал- Самойлов.—Рисковать ради дешевой-легенды.
Владимир все время оглядывался и, наконец, спросил нетерпеливо:
— А где Иван Иванович?
Архитекторы замолчали. Волжский хмуро проговорил:
— Арестовали. Ночью приехала машина... Сегодня я пытался узнать. Нам посоветовали не вмешиваться. Сами разберутся... Кажется, это связано с тем, что он оставался в городе,
Все сидели за столами, не поднимая голов, постукивали карандашами, шуршали бумагой. Самойлов произнес раздраженно, распаляя себя:
— Был на оккупированной территории и спасал свою шкуру. Ишь, еще несчастным притворялся.
— Несчастным невозможно притвориться,— произнес Орешкин.
— Неприятная история,— вздохнул Волжский и подошел к столу Ивана Ивановича. Посмотрел на выдвинутые ящики, перевернул папку с чертежами. .
— Дом он почти сделал...
— Дом предателя,— фыркнул Самойлов.— Его следует сжечь и начать заново. От нуля!
— Он не может быть врагом,— решительно проговорил Владимир.— Старый, больной человек... Мог что-то сказать, не подумав... Несмотря ни на что, следует написать В органы письмо. Мы же его знаем, Ивана Ивановича... товарища. Как же так?!
— Сначала не верят органам,— сердито оборвал Самойлов.— Потом не доверяют Советской власти. Берегитесь, молодой человек.
Кровь бросилась в голову Владимиру. Он шагнул к Самойлову и процедил тихо, но так, что все услыхали:
— Вы... пожиратель старинной мебели... Самойлов побледнел, натянуто улыбнулся:
— Можете писать... пожалуйста. Я умываю руки. Моей фамилии вы под письмом, не увидите. И вообще мне все надоело. Вместо нормальной систематической работы сплошные умопомрачительные подвиги и деяния! Бомбы! Таинственные чертежи! Благородные письма! А в результате — пшик! Топчемся на месте... Мне пишут товарищи из других городов... Люди творят! Мыслят! Оставляют потомкам о себе память...
Волжский нерешительно поднялся из-за. стола, постоял, понурив голову, вздохнул:
— Кончайте ссориться... Ну, секретарь партийной организации? Местный комитет? Будем писать в органы? Только факты... Одни факты.
— Я уверен, что мы найдем чертежи,— сказал. Владимир.
— Господи,— сказал Самойлов и покачал головой,— Опять красивая легенда. Когда? Когда все это окончится и мы будем просто работать! Работать, товарищи!
— Пишем? — спросил Волжский Орешкина. Тот молча кивнул.
Ночью Владимир зажег лампу и разбудил капитана.
— Вставай, Петр Степанович... Пора.
Офицер приподнялся на локте, сонными глазами посмотрел в окно и сердито пробурчал:
— Не дури... Темень на улице.
— В самый раз,— ответил Владимир.— И морозец что надо. Поднимайся.
Стараясь не потревожить вестового, храпевшего у стены на тулупе, они поставили на огонъ чайник, оделись, выпили по паре кружек густо заваренного кипятка. Затем вышли из будки и на минуту -остановились, привыкая к темноте. Город лежал черной, сплошной массой, но небо над ним слегка бледнело, отдавая синевой.
— Через час будет светать,— проговорил Владимир.— Нам нужен мороз...
Подсвечивая фонарями, миновали пролом в стене и оказались возле бомбы. За вчерашний день капитан очистил ее от кирпичей, и сейчас она как бы полулежала на фундаменте, схваченная поперек тела обоймой из неразобранной кладки. Заледенелая от мороза черная туша была в самом деле похожа на вытянувшегося кабана. В его железном чреве лежал -не сработавший по какой-то неизвестной причине часовой механизм. Возможно, сдвинувшись с места, шестерни зацепились за крошечную металлическую заусеницу — фабричный брак при обработке деталей. За три года лежания в стене заусеница могла превратиться в ржа« вый комочек. Тронь его, и рассыплется в пыль. Освобожденная пружина толкнет шестерни, те провернутся с часовым стуком. Оживет нутро «Хряка», его стальное сердце забьется, заколотится мерными ударами, сдвигая стрелку к заранее намеченному времени. Внешне бомба останется такой же тяжелой, мертвой, но за ее толстыми железными стенами невидимо побегут колесики, забарабанят одна за другой доли минуты, и мощный взрыватель вздрогнет от силы напряженной пружины...
— Черт,— тихонько выругался Владимир,— как она раньше не взорвалась...
— Мы такие подрываем на месте во всех случаях,— шепотом ответил капитан.
— Я знаю,— пробормотал Владимир.— Попробуем один способ... Я все подготовил. Помнишь, говорил тебе о нашем взводном? Профессор, а не сапер... У него был такой же вариант.
— Одного я тебя здесь не оставлю,— сказал капитан.— Вдвоем будем работать.
— Одному мне не справиться,— согласился Владимир.— Принеси пару ведер воды... Холодной.
Капитан ушел. Владимир вынул из сумки ручную дрель со стальным сверлом и прислонил его острие к телу бомбы, неподалеку от взрывателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85