Словно он совершал что-то безнравств
енное. Стыд примешивался к горю, он сжимал руки и прятал их за спину. Но они
все равно не давали ему покоя.

Сингер стоял перед домом, где они жили с Антонапулосом. Вечерело. В воздух
е висел серый туман. На западе сквозь него пробивались тускло-желтые и ро
зовые полоски. Встрепанный по-зимнему воробей четко прочертил кривую на
фоне дымчатого неба и сел на черепичную крышу. Улица была пустынна.
Сингер не сводил глаз с окон второго этажа в правой половине дома. Это был
а их комната, а позади помещалась просторная кухня, где Антонапулос гото
вил еду. В освещенном окне было видно, как по комнате двигалась женщина. Пр
отив света она казалась большой и расплывчатой; на ней был фартук. Какой-т
о мужчина сидел с газетой в руках. К окну подошел ребенок, держа в руке кус
ок хлеба, и прижался носом к стеклу. Сингер видел комнату такой, какой он е
е оставил: широкая кровать Антонапулоса и железная койка, где спал он, бол
ьшая, туго набитая волосом кушетка и складной стул, разбитая сахарница, в
которую они кидали окурки, сырое пятно на потолке, где протекала крыша, ящ
ик для грязного белья в углу. В сумерки, как сейчас, в кухне не зажигали огн
я, там светились только горелки большой плиты. Антонапулос всегда прикру
чивал фитили, оставляя в каждой из горелок неровную полоску золотого и с
инего пламени. В комнате было тепло и вкусно пахло ужином. Антонапулос пр
обовал кушанья деревянной ложкой, и они стаканами пили красное вино. На к
оврике из линолеума перед плитой лежали яркие отсветы горелок Ц словно
пять золотых фонариков. Молочные сумерки сгущались, и эти фонарики начи
нали гореть все ярче и ярче, а к ночи пылали живым и чистым огнем. К этому вр
емени ужин всегда был готов; они зажигали свет и пододвигали к столу свои
стулья.
Сингер поглядел на темное парадное. Он вспоминал, как они вместе выходил
и по утрам и вместе возвращались вечером. На тротуаре была выбоина, где Ан
тонапулос как-то споткнулся и зашиб локоть. А вот почтовый ящик, куда им к
аждый месяц бросали счет за электричество. Он осязаемо почувствовал пал
ьцами тепло дружеской руки.
На улице стало совсем темно. Он снова поглядел наверх в окно и увидел груп
пу незнакомых людей; женщину, мужчину и ребенка. Внутри у него разлилась п
устота. Все ушло. Антонапулоса нет, и ему не с кем делить воспоминания. Мыс
ли друга теперь где-то далеко. Сингер закрыл глаза и попытался вообразит
ь приют для душевнобольных и комнату, где сейчас спит Антонапулос. Он всп
оминал узкие белые кровати и стариков в углу, играющих в карты. Он крепко з
ажмурился, но так и не смог увидеть ту комнату достаточно ясно. Пустота гл
убоко проникла в его душу; секунду спустя он снова поглядел в окно и пошел
прочь по темной улице, где они так часто ходили вдвоем.
Вечер был субботний. В центре теснился народ. У витрины магазина стандар
тных цен слонялись негры, дрожавшие от холода в своих комбинезонах. Люди
семьями стояли в очереди у кассы кинотеатра, парни и девушки глазели на р
екламные киноплакаты. На улице было большое движение, и ему пришлось дол
го ждать, прежде чем он смог перейти на другую сторону.
Сингер прошел мимо лавки Чарльза Паркера. Фрукты на витрине Ц бананы, ап
ельсины, груши авокадо, маленькие золотистые мандарины и даже несколько
ананасов Ц выглядели очень красиво. Внутри хозяин обслуживал покупате
ля. Лицо Чарльза Паркера показалось Сингеру безобразным. Несколько раз в
его отсутствие Сингер заходил в лавку и подолгу там простаивал. Он даже з
аглядывал на кухню, где Антонапулос готовил сладости. Но он никогда не вх
одил в лавку, когда Чарльз Паркер был гам. Оба они с того самого дня, когда А
нтонапулос уехал в автобусе, старательно избегали друг друга. Встречаяс
ь на улице, они отворачивались, не поздоровавшись. Однажды, когда Сингеру
захотелось послать своему другу банку любимого меда из цветов черной ни
ссы, он заказал его у Чарльза Паркера по почте, чтобы с ним не общаться.
Сингер стоял у витрины и наблюдал, как двоюродный брат его друга обслужи
вает покупателей. В субботу вечером торговля всегда шла бойко. Антонапул
осу иногда приходилось работать чуть не до десяти часов. Большой автомат
стоял у самых дверей. Продавец сыпал в него кукурузные зерна, и они начина
ли вертеться, превращаясь в гигантские снежинки. Из лавки доносились зна
комые приятные запахи. На полу валялась шелуха от фисташек. Сингер пошел
дальше. Ему приходилось искусно лавировать, чтобы его не затолкали. На ул
ицах по случаю праздника висели гирлянды красных и зеленых лампочек. Люд
и стояли веселыми группами, обнятая друг друга за плечи. Молодые отцы уте
шали замерзших, плачущих детей, сидевших у них на закорках. На углу девушк
а из Армии спасения в красно-синем капоре размахивала колокольчиком; он
а поглядела на Сингера, и ему пришлось бросить монету в стоящую подле нее
чашку. Были тут нищие Ц белые и негры, Ц протягивавшие кепки или заскор
узлые ладони за подаянием. Неоновая реклама бросала оранжевый отсвет на
лица толпившихся людей.
Сингер дошел до угла, где они с Антонапулосом как-то в августовский день в
идели бешеную собаку. Потом он миновал Военно-морской универмаг, где Ант
онапулос фотографировался каждую получку. У Сингера и теперь в кармане л
ежали пачки этих фотографий. Потом он свернул на запад, к реке. Как-то раз о
ни взяли с собой еду, перешли мост и устроили пикник на травке.
Сингер битый час прогуливался по Главной улице. Во всей толпе, казалось, т
олько он был один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113