Она вышла на крыльцо. Лицо ее без румян казалось очень белым.
Она сложила у рта руки корабликом и набрала воздуху.
Ц Идите все домой! Дверь заперта! Вечеринка кончилась!

Она снова осталась одна в тихой таинственной ночи. Было еще не поздно: жел
тые квадраты освещенных окон горели вдоль улиц. Она шагала медленно, зас
унув руки в карманы и склонив голову набок. Шла долго, не замечая, куда иде
т.
Потом дома раздвинулись, потянулись сады с высокими деревьями и черным к
устарником. Оглянувшись, она увидела, что стоит возле дома, к которому так
часто ходила этим летом. Ноги сами привели ее сюда. Она подождала, провери
ла, не видит ли ее кто-нибудь. Потом прошла через сад.
Радио, как всегда, было включено. Минутку она постояла возле окна, загляды
вая в комнату. Лысый мужчина и седая дама играли за столом в карты. Мик сел
а на землю. Это было ее любимое потайное место. Со всех сторон ее вплотную
обступали густые кедры, скрывая от посторонних глаз. По радио ничего хор
ошего не передавали: кто-то пел популярные песенки Ц всегда с одним и те
м же концом. На душе у нее стало как-то тоскливо. Она пошарила в карманах. Та
м был изюм, конский каштан, нитка бус, но нашлась и одна сигарета и спички. О
на закурила и обняла колени руками. На душе было до того пусто Ц ни мысли,
ни чувства.
За одной передачей следовала другая, и все Ц полная мура. Впрочем, ее это
даже не огорчало. Она выкурила сигарету и нарвала пучок травинок. Немног
о погодя заговорил новый диктор. Он сказал что-то про Бетховена. В библиот
еке она читала про этого Бетховена. Он был немец, как и Моцарт. Когда он жил,
он разговаривал на иностранном языке и жил на чужбине, как хотелось бы и е
й. Диктор объявил, что сейчас сыграют его Третью симфонию. Она слушала дик
тора вполуха, ей хотелось пойти побродить и не очень было интересно, что т
ам играют. Но тут зазвучала музыка. Мик подняла голову, и ее кулак сам собо
й потянулся к горлу.
Откуда она взялась, эта музыка? Минуту начало, раскачиваясь, нащупывало д
орогу. Не то прогулка, не то марш… Словно кто-то вышагивал в темноте ночи. П
о коже у нее прошел озноб, но первая часть жаром опалила ей сердце. Она даж
е не слышала, что звучало потом, и только ждала, застыв с крепко сжатыми ку
лаками. Немного погодя та же музыка началась снова, но жестче и громче. К б
огу она уже отношения не имела. Это было про нее, про Мик Келли, как она снач
ала шла днем, а потом ночью, одна. Под палящим солнцем и в темноте, со всеми с
воими ощущениями и планами. Эта музыка была она сама, просто она сама.
Она не могла как следует вникнуть в то, что слышит. Музыка бурлила у нее вн
утри. Как быть? Удерживать отдельные замечательные куски и повторять их,
чтобы потом не забыть, или дать себе волю и слушать все подряд, не задумыва
ясь и не стараясь запомнить? Господи! Весь мир был этой музыкой, а она не мо
гла в нее толком вслушаться. Наконец вступление повторилось снова, тепер
ь все инструменты обрушились вместе на каждую ноту, как железный кулак, б
ьющий по сердцу. И первая часть кончилась.
Сколько длилась эта музыка? Долго или нет? Может, время и продолжало идти,
но при чем тут оно, когда такая музыка? Мик сидела, крепко обхватив руками
ноги, больно вцепившись зубами в свое солоноватое колено. Может, она слуш
ала всего пять минут, а может, полночи. Вторая часть была окрашена в черное
Ц медленный марш. Не грустный, а такой, словно весь мир Ц мертвый и черны
й, и даже бесполезно вспоминать, каким он был прежде. Один из инструментов
, похожий на рожок, вел печальную прозрачную мелодию. Потом музыка выплес
нулась гневом и скрытым клокотанием. А потом снова зазвучал черный марш.

Но, пожалуй, музыка последней части симфонии ей нравилась больше всего
Ц радостная, словно самые великие люди на земле бегали и прыгали, весели
лись и смеялись. От такой замечательной музыки больнее всего. Весь мир пр
евращается в эту симфонию, и никаких сил не хватает слушать.
Все кончилось, а она все сидела как каменная, обхватив колени руками. Нача
лась другая передача, и она заткнула пальцами уши. Музыка оставила внутр
и только вот эту нестерпимую боль и оцепенение. Она не могла припомнить н
и одного места из симфонии, даже последних нот. Старалась вспомнить, но не
слышала ни единого звука. Теперь, когда все кончилось, осталось только ее
сердце, дрожащее как заяц, и эта ужасная боль.
Радио и свет в доме выключили. Ночь была очень темная. Вдруг Мик заколотил
а себя кулаками по бедру. Она била изо всех сил по одному и тому же месту, по
ка слезы не потекли у нее из глаз. Но этого ей было мало. Под кустом был расс
ыпан острый щебень. Она схватила горсть камней и стала царапать ими ногу,
пока не почувствовала на руке кровь. Тогда она легла навзничь и стала смо
треть в ночное небо. Теперь, когда нога горела от боли, ей стало легче. Она д
олго так лежала на мокрой траве и постепенно стала дышать медленнее и св
ободнее.
Как же могли ученые, глядя на небо, сразу не понять, что земля круглая? Небо
было выгнутым, как внутренность огромного стеклянного шара, темно-темно
-синим со сверкающими брызгами звезд. Ночь была беззвучна. Пахло нагреты
ми за день кедрами. Она и не пыталась думать о музыке, когда та вернулась к
ней. Первая часть возникла в ее мозгу такой, как она была сыграна. Она слуш
ала ее спокойно, вдумчиво и разбирала ноты в уме, как задачу по геометрии,
чтобы получше запомнить. Очертания звуков были ей так ясны, что теперь он
а не могла их забыть.
Ей стало легко. Она прошептала вслух:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113