Без рыцар
ства общество, свет и церковь были бы лёгкими добычами самых ужасных чел
овеческих чудовищ, снедаемых честолюбием средневековых, неверующих ве
льмож, спорадически метавшихся из Англии в Константинополь, из Парижа в
Рим. Обыкновенно, почти неизменно они кончали роковой неудачей, побеждён
ные, попранные нравственным человеческим родом, стремившимся к добру. Эт
и опасные люди были Ц Иоанн XII, из дурной расы Феодоры в Риме; еврей Пьерлео
н, живший сто лет позже; король Иоанн Английский и, наконец, последний, быт
ь может, величайший из всех, так как был хуже всех Ц цезарь Борджиа.
Быть джентльменом в то время, когда Генрих Плантагенет был двенадцатиле
тним ребёнком, а Жильберт Вард ехал представиться ко двору герцога Норма
ндского, не значило отличаться многими качествами. Необходимо было имет
ь несколько нравственных принципов и самое большое два или три таланта.
Но это тоже означало, что этими простыми качествами джентльмен должен об
ладать в наилучшем смысле, и этот род совершенства был корнем социальног
о превосходства во все века. Мы слышали о любителях-артистах, любителях-в
оинах и любителях Ц государственных людях, но никогда не слыхали о люби
телях-джентльменах. Жильберт Вард латинский язык знал плохо, только нес
колько молитв, которым научил его капеллан Стока, но он верил от всего сво
его сердца и души в силу этих молитв. Франко-нормандский язык благородно
й Англии был не тот, что по ту сторону моря, у более утончённых братьев фра
нцузов. Впрочем, хотя язык выдавал его происхождение, но у Жильберта было
нечто, служившее ему среди себе равных лучше, чем французское произношен
ие, Ц грация, непринуждённость без жеманства и радушная учтивость, каче
ства прирождённые, как талант и гений. Но они достигают совершенства лиш
ь в атмосфере, к которой они принадлежат, и среди лиц, одинаково обладающи
х ими. С верованиями и благородными манерами он ещё ловко владел оружием
и особенно шпагой. Для джентльмена той эпохи был безусловно необходим ед
инственный талант: это глубокое знание всякого рода охоты, начиная от со
колиной и до охоты на кабана. В этом отношении Жильберт равен по искусств
у с большей частью молодых дворян. Несмотря на свою молодость, он был сове
ршенно подготовлен к светской жизни. Кроме этих преимуществ у него было
ещё одно: Жильберт чувствовал, что даже отправляясь жить среди чужеземце
в, он встретит людей, думающих и действующих, как он сам, веря, что их способ
действовать и думать лучше, чем у других.
Пока он бродил вдоль дюн, он не думал ни об этом, ни о своих проектах. Его жиз
нь казалась ему странной, благодаря своей внезапной и полной перемене.
Большой переменой был для него переход от роскошной жизни, спокойных нас
лаждений, обеспеченного существования, местных почестей, перспективы т
ихой любви, делавшей все честолюбивые мысли безумными и пустыми, к облад
анию только парой хороших лошадей, солидным оружием, небольшими карманн
ыми деньгами, с которыми ему предстояло завоевать мир. Однако громадная
разница этих двух положений была для него незначительной рядом с более ж
естокими несчастиями, о которых молодой человек раздумывал во время пут
и. Они отравили его молодую жизнь, отняв самые высокие и прекрасные иллюз
ии и самую дорогую надежду на счастье.
Падение образа его матери, вознесённого им на алтарь, неизбежно увлекло
с собой и его прошедшее детство, каким Жильберт представлял его себе. В уж
асном свете его истинной природы, в сумме зла, казавшегося ему внезапным,
то немногое хорошее, которое он должен бы сохранить в своих воспоминания
х, уменьшилось до Ничтожества. Ему казалось невозможным, чтобы его мать, в
ышедшая замуж за убийцу своего мужа через месяц после его смерти, могла п
итать искреннюю любовь к Раймунду Варду, или иметь хоть самое лёгкое рас
положение к сыну, сначала брошенному ею, а затем предательски лишённому
ею наследства. Но в его сердце ещё существовало время, когда он питал к ней
сыновний культ, и он оплакивал те части в своей одинокой скорби. Ничто не
заменит её места, она удалилась, унеся с собой все сладкие и нежные воспом
инания целого существования.
Когда его внутреннее зрение искало её, то ничего не находило, и весь свет у
гасал в потёмках его души. В действительности его мать не умерла, как его о
тец, но она была мертва для чести. В его памяти Раймунд Вард остался таким,
каким Жильберт видел его в последний раз, Ц бледным и окоченелым в своей
кольчуге. Но все-таки это был он сам, все-таки он сам, каким был при жизни и к
аким сделался потом в месте мира и успокоения, где покоятся храбрые. В его
спокойных чертах отразилась навсегда истина, в которой протекло все его
существование. В скрещённых на груди руках лежал последний внешний симв
ол безыскусственной простой веры, руководившей им в жизни. Его могучий а
брис необыкновенной силы говорил в величии смерти об исполненных им сла
вных делах.
При жизни Раймунд Вард был для своего сына образцом самого почтённого из
всех человека; мёртвым он остался во всех отношениях несравненным, бесп
одобным, высшим существом. Не все ли равно для Жильберта, что он безмолвен
, ведь он всегда говорил правду, Ц что он неподвижен, как камень, но при жиз
ни его рука была быстра и ради доброго дела наносила удары, о которых все п
омнили. Не все ли равно, что он теперь глух, но он слышал крики слабых и спас
ал их; что он слеп, но его глаза не раз видели свет победы и смело взглянули
на честную смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99