Вот. Мы намерены попробовать двинуть тебя еще выш
е, кое-какие разговоры уже проведены, но в таких вопросах, как понимаешь, о
пасно переторопиться.
Ты лучше подумай, Дэйв, как можно исхитриться, Ц ни в чем, ясно, не преступа
я черту закона, Ц чтобы погасить дело Портера, бросить его из твоего шкаф
а в архив и забыть?
Ты прекраснейшим образом понимаешь, что во всем этом происшествии меня в
олнует не судьба молокососа Портера, но престиж нашего Банка. Кто пойдет
к нам, если люди будут знать, Ц и не из разговоров, а по решению прокурора,
Ц что в «Первом Национальном» на виду у руководителей, средь белого дня
работают жулики и прощелыги, а что еще страшнее Ц малокомпетентные люди
? Вот.
Подумай и ответь мне, сынок.
Очень жду твоего ответа. Вот так-то.
Остаюсь твоим верным старым другом
Майклом, Серым Наездником".

23

"Дорогой Боб!
С тех пор как мы расстались после выпускного вечера в нашем колледже, я ни
разу не встречал никого из наших, что, конечно, жаль. Поскольку наши с тобо
й отношения отличались доверительностью, я позволю обратиться к тебе с б
ольшой просьбой.
Человек, оплативший мое обучение в колледже, попал в неловкое положение:
клерк его банка украл какую-то мелочь из кассы; это сразу же попало на зуб
ок ревизоров из Вашингтона, а тем надо как-то показывать работу, чтобы про
биваться наверх. Ну и завертелось дело , которое не стоит выед
енного яйца! Несмотря на то, что деньги давно внесены в кассу, случайная не
достача его покрыта, Вашингтон требует, чтобы я возбудил уголовное дело
против Банка, а один из его президентов именно тот, который был моим благо
детелем.
Если ты сочтешь мою просьбу тактичной, подскажи, как мне следует поступи
ть. Поскольку ты сидишь в судейском кресле, а я лишь в прокурорском, тебе в
иднее все в совокупности.
Искренне твой
Дэйв Кальберсон".

24

"Дорогой Ли!
Мне рассказывали, что на Аляске бытует смешное выражение: «Битому не спи
тся». Именно потому, что оно бытует, я считаю его истинным; все, что химерич
но, хоть даже поддерживается властью и религией, обречено Ц рано или поз
дно Ц на исчезновение, тлен, беспамятство. Поэтому выскажи свои соображ
ения по поводу писульки, которую я намерен опубликовать в моей «Роллинг
стоун». Пиши нелицеприятно, так, как ты ответил мне по поводу той штуки о п
резиденте, которую я все-таки опубликовал, несмотря на твои предостереж
ения. (Прокурор Кальберсон сказал в связи с этим своему сыну, что я Ц сука.)
Кстати, через месяц после твоего предостережения на меня покатили камни
значительно более тяжелые, чем моя «Роллинг стоун»; до сих пор грохочет, к
ак тогда, в горах, когда мы с тобою переходили сыпучую балку и твоего кауро
го унесло в пропасть. Ну да ничего, обойдется.
Но все-таки честно скажу тебе, Ли: как-то скучно становится жить на белом с
вете…
Ну, слушай писулю: самая великая книга Ц это жизнь, которая нас окружает.
Все, что может постичь человеческий разум, все, что могут передать слова, з
аключено в крошечном мирке, куда нас заключили с рождения. Тот, кто облада
ет проницательным взглядом, вполне может обнаружить под пыльным покров
ом удушающей повседневности трагические, романтические и комические с
кетчи, которые разыгрываем мы Ц большие и маленькие актеры, Ц выпущенн
ые на какое-то время сюда, на подмостки Вселенной.
Впрочем, жизнь нельзя определять ни как чисто трагический спектакль, ни
как комический водевиль, это слезы и смех. Именно так, ибо Всесильные руки
дергают за незримые веревочки, и тогда хохот прерывается рыданием или же
неожиданное веселье приходит в час глубочайшей скорби.
Мы танцуем и плачем, как и все марионетки, отнюдь не по собственной воле, д
а и спать укладываемся в деревянные ящики именно тогда, когда гаснут све
ркающие огни рампы, освещавшие наше место на сцене, и наступает темнота, с
ловно ночь, укрывающая своей бездыханной мглою арену краткого, как миг, т
риумфа.
Мы проходим по улицам, скользя рассеянным взглядом по лицам тех, кто на са
мом-то деле вровень с теми великими героями, которых воспевали поэты. Одн
ако же далеко не все могут различить в глазах неприметных женщин и совер
шенно обыкновенных мужчин отпечатки тех страстей, что высверкивали на с
траницах романов и поэм.
Ученый в таинственной и взрывоопасной тишине библиотеки, дровосек в каф
едральном, солнечностволом сосновом лесу, моя возлюбленная в своем буду
аре и разгульная, намазанная бродяжка с жесткими глазами Ц все слеплены
из одной глины.
Руки Судьбы дергают за незримые веревочки, мы делаем пируэты, одни возно
сятся вверх, другие обрушиваются вниз, Случай или Потаенное Божество бро
сают нас то в одну, то в другую сторону, Ц где мы окажемся в конце концов? Н
езрячие куклы, мы болтаем и болтаемся на краю непознаваемой вечности. Вс
е мы вышли из одного корня… Король и каменщик равны между собою, если, впро
чем, не считать их окружения; королева и доярка усядутся на обрывистом кр
аю Судьбы, одна с короной, другая с ведром, но кто окажется сильнее и выше, к
огда Судьба начнет разбирать дела всех своих марионеток?
Напиши мне, Ли, о чем-нибудь веселом. Только не пиши о тех годах, когда мы бы
ли беззаботными девятнадцатилетними ковбоями Ц это звучит сказкой, а в
зрослым людям опасно верить сказкам, может разорваться сердце или начне
тся запой.
Твой Сидней Портер".

25

"Дорогой Дэйв!
Я был рад получить твое письмо, и хоть оно носит характер делового, но все
равно, я сразу же вспомнил нашу молодость и подумал, что люди до двадцати п
яти лет, пока они еще не сели в седло дела, самые счастливые на земле, ибо им
не надо ложиться спать с мыслью о том, что надлежит провернуть завтра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71