Рабочие у нас не читают, фермеры Ц тоже, а если бы и чита
ли, то все равно жить они будут так, как жили, Ц темно и стадно, ибо бытие оп
ределяет Рок, Дух, Сатана Ц все, что угодно, только не Идея, не божье Слово.

Ты вообще-то стал меня удивлять, старина. Не сердись за откровенность. Кри
тик, ты должен быть похож на орла, который парит высоко в небе, выискивая ж
ертву, растерзав которую можно преподать урок другим. Ты обязан растерза
ть жертву не из-за злобности характера, а для иллюстрации твоей Силы, то е
сть Мысли.
Ты же сидишь на земле и восторгаешься кукареканьем петуха с огненным хво
стом. Что с тобою? Устал?
Литературу делают страдальцы. Люди типа Портера сочиняют сюжеты, сидя в
кэбе, который везет их на службу. Они не знают отчаяния. Они упитанны и бла
гополучны. У них жены толстые. Они в церковь ходят по воскресеньям в новом
костюме. Таких новелл, какие сочиняет поразивший тебя Портер, я готов пис
ать поштучно в день. Но мне же будет стыдно печатать такое! Где язык? Стиль?
Какова главная идея? Где отчаянье, которое должно потрясать сердца читат
елей? Где безответность вопросов?
Или я старею? Может быть, я перестал понимать все, что меня окружает? Может
быть, я засиделся в своем доме, в грозной тишине моей библиотеки?
Видишь, я не стал отвергать твоего протеже абсолютно. Я подверг и себя при
страстному бичеванию. И все это для того, чтобы заманить тебя в гости, сест
ь к столу, затопить камин и погрузиться в беседу, которая столь нужна тем,
кого связывает не год и не пять, но тридцать лет дружества.
Жду!
Твой Грегори Презерз.
P. S. Прочитав письмо перед тем, как положить его в конверт, я удивился: отчег
о столько раздражения в моем ответе? Что меня больше задело: твои восторг
и по поводу Портера или же его вещи? Но если так, надо перечитать еще раз, та
к что я оставляю его рассказы себе, ладно?
P. P. S. Я не хочу видеть Марту, пусть даже она по-прежнему любит меня. Нельзя со
вмещать литературу и похоть; работа над рукописью убивает желание любит
ь.
Напиши, сильно ли она располнела?
P. P. P. S. Тридцать долларов выслал".

65

"Дорогой Ли!
Все больше и больше начинаю постигать страшное значение слова «бессили
е».
И в Древнем Риме, когда варвары приближались к Вечному городу, и во времен
а инквизиции, когда подозрительность была повсеместной, и в последние ме
сяцы абсолютизма, при всеобщем разложении, накануне взрыва люди сг
ибались перед неизбежным, думали о нем, изредка решались обмолвить
ся с самыми близкими о том, что грядет, но ничего не предпринимали, чтобы х
оть как-то противостоять этому мистическому, непонятному, устрашающе-н
еотвратимому будущему.
Но можно ли сравнить эту всеобщую пассивную обреченность с тем, когда ты
просыпаешься утром, говоришь любимой «здравствуй», помогаешь ей поднят
ься с ложа, ждешь ее за столом, пьешь с нею кофе, говоришь о том, что сегодня,
наверное, будет дождь, интересуешься, заметила ли она, как ярко расцвели к
алы, какой сочный, нутряной у них цвет, слушаешь ее ответы, смотришь в ее гл
аза, ставшие громадными, невероятно живыми, реагирующими буквально на вс
е окружающее, и понимаешь при этом, что остались ей не годы, и не месяцы, а не
дели, может быть, даже дни.
Как ты думаешь, а что, если я буду постоянно чем-то занимать ее? Может быть,
это не даст болезни подтачивать ее здоровье ежеминутно? Что, если просит
ь ее переписывать то, что я держу у себя в столе? Расклеивать строчки из дн
евников, которые я привез? Ах, боже мой, да кто я такой, чтобы надеяться на ус
пех?! Если бы я был настоящим писателем, если бы я был высоко благороден, а н
е обычен и мал, если бы мои книги проникли в народ и формировали его душу, т
огда Этол чувствовала бы это и дралась не столько за свою жизнь, сколько з
а мою надобность людям, потому что в любом человеке гражданское Ц как бы
глубоко оно ни было запрятано Ц превалирует над личным, каждый человек
в душе своей носит задатки нереализовавшего себя Цицерона, Клеопатры, Ру
ссо или Баха. Только большой Литератор может формировать героические ха
рактеры, легко переносящие невзгоды, уверенные в том, что будущее, сколь б
ы ни был труден к нему путь, окажется прекрасным, значительно более полны
м и достойным, чем прошлое и настоящее.
Между прочим, Наполеон, которому нужны были герои-солдаты, заметил, что ес
ли бы Корнель, автор героических характеров, которым многие в ту пору под
ражали (а не просто пролистывали его творения на сон грядущий или же успо
коенно откладывали Ц если речь шла о папской цензуре Ц «ничего опасног
о не замечечено, можно печатать»), был бы жив, он бы дал ему титул герцога.
Увы, я не Корнель, хотя я хочу писать такие характеры, которым не зазорно с
ледовать. Впрочем, даже если бы я стал Корнелем, герцогское звание мне бы н
е присвоили из-за подсудности, которая, увы, на всю жизнь. Продажные полит
ики, сидящие в Капитолии Ц до тех пор пока их самих не выгнали, как торгов
цев из храма, Ц внимательно следят за «чистотою» граждан, в первую очере
дь формальной, отмеченной справкой, документом, архивом, но отнюдь не за ч
истотою духовной, истинной, проверяемой не бумажной выпиской, но реальны
м делом.
Я думал, что было бы очень славно увезти отсюда Этол. Я думал, что смена обс
тановки хоть как-то поможет ей, соки духовные вольют новые силы в ее угаса
ющую плоть, но врач, которого время от времени приглашают, считает переме
ну климата нецелесообразной. Если бы я жил в доме Этол в ином качестве, мож
ет быть, ко мне бы прислушались, ибо я убежден, что врач не прав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71