Я помню, с каким жадным интересом ты слушала рассказы о моих походах в
дальние страны, как горели твои глазенки, какие ты задавала мне вопросы, к
ак они были умны и взрослы.
А еще мне кажется, ты будешь писать. Ты так любила сочинять жуткие истории
, что меня аж мороз продирал по коже! Откуда в тебе, дочери банковского кле
рка, столько изобретательности?! Ума не приложу!
Когда я вернусь, непременно расскажу тебе историю про чудный бал, на кото
ром я был недавно, нарисую наряды дам, а ты их раскрасишь так, как любила эт
о делать раньше.
Крепко целую тебя, дочь Экс-Монтигомо Кошачьей Лапки!"

31

"Дорогой Ли!
Пожалуйста, не сердись на меня, но ни в коем случае не надо делать то, что ты
предлагаешь.
Допустим, тебе улыбнется счастье, и приговор по моему делу отменят. Что да
льше? Новое разбирательство. Новый суд. Новый приговор. А каким он будет? Е
сть ли гарантия, что разберутся толком, не сфальсифицируют, не поторопят
ся (или, что еще страшней, не «перемедлят»), не напутают?
Во время странствий по Южной Америке один бедолага, а звали его Дик, расск
азывал мне историю про то, как разбогатевший жулик возмечтал стать шериф
ом. Это было в Территории, лет семь назад. Дик в ту пору промышлял контраба
ндной торговлей виски, а тот жуляга ему и говорит, что, мол, ты родом из Ваши
нгтона, значит, там есть знакомые, вот тебе косая, езжай в столицу, устрой м
не должность шерифа. Вернешься с победой Ц получишь еще одну косую и пра
во торговать свою контрабанду под моей охраной еще два года. Что ж, бизнес
! Дик отправился в столицу, зашел в шикарный отель, бросил на стойку бара п
ару долларов и начал вести разговор с самыми сведущими людьми Вашингтон
а, то есть с барменами. Переговоры касались цен на скот, интриг итальянско
го двора, новых выступлений в прессе графа Лео Н. Толстого, а потом, само со
бою, вступили в решающую стадию: «кто есть кто» в этом чиновном городе.
Через день Дик был в отеле, где жила некая миссис тридцати трех лет, красот
ка с темным прошлым и ясными глазами. Он положил перед нею две бумаги и ска
зал, что, поскольку он заинтересован в том, чтобы его друг из Территории сд
елался шерифом Соединенных Штатов, еще три бумаги он передаст, когда пол
учит для него назначение.
Миссис поинтересовалась, где живет будущий шериф, открыла свое бюро, выт
ащила картотеку на депутатов Конгресса, быстро определила того, кто сам
с Юга, да и к тому же имеет хорошие связи по департаменту юстиции, бегло пр
очитала досье, собранное на слугу народа, в котором подчеркивалось, что н
еподкупный больше всего любит брюнеток, пьянеет после второго стакана в
иски, любит рассказывать истории про своего дедушку, героя войны Севера
с Югом, кивнула, мол, годится, все ясно, попросила поставить на листочке бу
маги с именем будущего шерифа букву "п", «полицейский», а то, говорит, «запу
таюсь, ведь стольких приходится устраивать», и велела прийти за ответом
через пару дней. Мой бедолага пришел, она ему в зубы конверт, поздравила, в
елела поприветствовать того, кого она облагодетельствовала. Дик отстег
нул ей еще триста баков и, не решаясь вскрыть конверт с гербом, рванул на в
окзал. Через три дня он был в Территории, протянул гербовый конверт старо
му жулику и приготовился получить обещанную тысячу. Счастливый шериф вс
крыл конверт и взвыл от ярости: там была бумага из госдепартамента, назна
чавшая его посланником в Эквадор! Не мудрено было миссис запутаться в кл
иентуре!
Кстати, судьба уготовила мне встречу с такого рода сюжетом здесь, в Колум
бусе.
Один из наших банкиров, Джеймс Кросс, зарядил своего адвоката десятью ты
сячами баков и отправил в столицу хлопотать за себя. (Он хапанул из банка м
иллион.) Адвокат нашел в Вашингтоне кого надо, не знаю уж, сэра или миссис, и
в тюрьму через два месяца пришла бумага об освобождении из-под стражи Дж
еймса Гросса. А у нас сидел мошенник почти с такой же фамилией, безденежны
й пария, гнить бы ему и гнить. В столице снова перепутали фамилию! Как та да
мочка спутала «полицейского» с «посланником», так и здесь на свободу выш
ел Гросс, а банкир Кросс по сей день плачет и стенает в своей камере, оклее
нной золотистыми обоями (шторы на зарешеченном окне у него, кстати, сереб
ряные).
Я не верю в нашу справедливость, Ли, только поэтому я не согласился с твоим
благородным и добрым предложением.
Я верю только в дружбу и творчество. И ни во что другое.
Я хочу, чтобы скорее прошли эти годы. Я мечтаю забыть их и всю оставшуюся ж
изнь делать то, чего я не могу не делать. Ожидание Ц гибель для человека, к
оторый пишет или рисует. У него перегорает все внутри. Ведь когда ты любиш
ь, ты не можешь думать ни о чем другом, кроме как о предмете своей страсти, р
азве нет? А если бы тебе при этом надо было постоянно справляться у почтме
йстера, не пришла ли срочная корреспонденция, ездить в столицу штата на д
опросы, днем и ночью терзать себя вопросом: «разберутся ли на этот раз?»,
Ц разве до любви б тебе было?
Литература Ц это любовь, дорогой Ли.
Пиши, жду, твой
Билл".

32

"Дорогая моя доченька!
Ты себе не можешь представить, как меня потряс этот остров Борнео!
По делам службы мне пришлось отплыть из Сингапура на маленьком пароходи
ке по морю, кишащему пиратами, акулами, летающими рыбами (у них плавники сл
овно бы сделаны из перламутра) и стадами неведомых животных, которые впо
лне могут быть дельфинами (кстати, как называется дельфин на латыни? Непр
еменно посмотри в словаре, который, мне помнится, стоял в кабинете дедушк
и на третьей полке возле окна).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71