Меня пучит от ярости, когда я читаю письма этих благонамеренных идиотов,
более всего радеющих о традициях и внешнем приличии, понимая, что, напеча
тай я резкий фельетон против них, гневу их не будет предела, упадет подпис
ка и мой благодетель вышвырнет меня на улицу.
Я теперь довольно часто захожу в салуны, кафе и бары, где здешние жители пе
рехватывают «горячую собачку» в короткое время ленча, выпивают стакан м
олока и непременно пролистывают нашу газету. Я захожу туда не без умысла,
мне очень важно послушать, что говорят про те материалы, которые я пишу, ул
ыбаются ли им, спорят о них, или же, промахнув те страницы, где перепечатан
ы данные биржи, остальные бросают под стол после того, как уплатят бармен
у пятнадцать центов за еду и питье.
Должен тебе сказать, что это очень интересное занятие. Чего я не наслышал
ся о своей работе за эти недели! Один сказал: «сентиментальные побасенки
стала печатать наша газета», другой заметил, что «эти мелодрамы мне не по
сердцу, никакой правдивости», третий, обливши клетчатый жилет теплым мол
оком, произнес целую тираду про то, что «время дешевых анекдотов времен п
окорения Америки ушло в прошлое, жаль, что газета так низко пала», четверт
ый похвалил то из написанного мною, что мне самому совершенно не нравитс
я, и я лишний раз убедился, что газетчик не имеет права судить свою работу,
как, видимо, и художник, и писатель, и музыкант, Ц лишь зрители, читатели и
слушатели вправе выносить окончательное решение, которое не подлежит о
бжалованию критики.
Наша редакция довольно шумная, в большой комнате стоит двенадцать столо
в, на каждом телефон, а у репортеров скандальной хроники три аппарата, кот
орые беспрерывно трезвонят. Шум, гомон, стрекот пишущих машинок Ц все эт
о радует мое сердце, хоть утомляет голову, и я ухожу работать в маленькую к
омнатку обозревателя, занимающегося вопросами науки, школы и медицины. П
ечатается он мало, а думает и читает (что, конечно же, одно и то же) довольно
много. Он как-то сказал мне, что Шекспир не что иное, как современный нам то
лкователь Плутарха, только в отличие от историка он брал частное и иссле
довал эту малость в ее вечном смысле, в философской сущности,
в пересечении незримых нитей закономерного и случайного. Я тугодум, как
тебе известно, и не умею сразу понять то, что мне говорят, все надо перевар
ить наедине с самим собою; так случилось и на этот раз. Действительно, поду
мал я, каждое явление, любой человек, особенно если он есть персонаж истор
ии и память о нем не затерялась в пыли столетий, может быть оценен соверше
нно по-разному. Плутарх по-своему объяснял, отчего Кориолан изменил Риму
, тщательно изучал обстоятельства, предшествовавшие его поступку, и прич
ины, к нему приведшие, а Шекспир просто-напросто сострадал личности Кори
олана, разыгрывал свое действо, вдыхал свою плоть в его тлен. Видимо, высши
й смысл литературы в том и заключен, чтобы увидеть правду образа, поверит
ь в нее и восстановить свою правду. А уж насколько твоя правда
угодна людям, скажут они сами: если будут тебя читать, искать твои книги, п
ередавать их из рук в руки, значит, ты почувствовал правду, а если нет Ц зн
ачит, мимо, значит, не понял, не дотянулся. Вообще, писать об исторических п
ерсонажах крайне сложно. Согласись, сейчас можно подобрать исчерпывающ
е полное описание событий французской революции или нашей гражданской
войны. Однако что такое событие? Это есть расположение войск накануне ср
ажения, точные данные о том, где и какие полки Гранта стояли в ночь перед б
итвой, однако же кто может рассказать, что ел накануне этой столь важной д
ля нашей истории битвы генерал Ли? Что пил? О чем говорил с друзьями? Какие-
то обрывки правды могут дойти до нас, но они будут, понятное дело, тенденци
озными: те, которых генерал любил и отмечал, станут говорить о нем с любовь
ю, те, которым доставалось, выльют на него ушат грязи. Пойди-ка, отыщи золот
ую середину! И Ц главное: о чем он думал? Кто сможет сказать об этом? Да и по
том, разве мысль бывает когда-нибудь однолинейной? А мысль талантливого
человека Ц это вообще смесь образов, слов, видений. Необходимо прозрени
е, какое-то таинственное чувствование исторической (то есть людской) пра
вды, Ц только тогда можно написать то, что будет помогать нашим детям жит
ь на этой суровой земле.
Ту свою «грустную исповедь о марионетках» я, следуя твоему совету, не нап
ечатал в «Роллинг стоун», но думаю попробовать ее обкатать здесь, в Хьюст
оне, интересно будет посмотреть, как прореагируют здешние обыватели.
Дорогой Ли, я был бы счастлив получить от тебя письмо.
Любящий тебя
Билл С. Портер".

42

"Дорогая мамочка!
Мы устроились вполне сносно: комната, где мы спим, довольно большая, так чт
о Маргарет имеет свой уголок, выгороженный ширмой. Билл работает по ноча
м, поэтому мы не мешаем ему. Ему прибавили заработок, и мы теперь имеем сто
долларов в месяц, совсем как в Остине.
Билл купил себе в лавке подержанных вещей: английский клетчатый костюм и
желтые лайковые перчатки, потому что здесь очень следят за тем, как одева
ются служащие.
Я приискиваю заказы на рукоделие, думаю, мои занавеси вполне можно будет
выгодно продавать, это даст нам еще не менее тридцати долларов в месяц, но
я пока не говорю об этом Биллу, чтобы не ранить его самолюбие, ибо работающ
ая жена при муже, который не прикован к постели, конечно, позорно, и я вполн
е его понимаю.
Напиши мне, как развиваются дела у следователя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71