С тем, чтобы мои люди смогли получить еще три процента из контрольного па
кета и я, таким образом, превратился бы в единоначального руководителя и
этого финансового института Техаса, необходимо, чтобы вы добились согла
сия отсрочки моих налоговых платежей Вашингтону на один год. Прецедент т
акого рода был, следовательно, вам это не составит особого труда.
Остаюсь и пр.
Филипп Тимоти-Аустин".

3

"Дорогой Филипп!
Меня удивил тон твоего обращения к мистеру Кингу. Неблагодарность никог
о еще к добру не приводила. Ты мог и обязан был написать мне, и я бы нашел воз
можность помочь твоей просьбе, сделав это тактично и тонко. Ты очень огор
чил меня. Прошу тебя, напиши мистеру Кингу письмо с извинениями, в противн
ом случае я перестану оказывать тебе то дружеское покровительство, кото
рое помогло тебе стать тем, кто ты есть.
Твой друг Камингс".

4

"Уважаемый мистер Кинг!
Я не заинтересован в посредниках типа м-ра Камингса. Жду от вас телеграмм
ы с одним лишь словом «да». Срок Ц семьдесят два часа. Если в течение этог
о периода я не получу от вас такого рода телеграммы, мне придется предпри
нять свои шаги.
Филипп Тимоти".

5

"Директору «Скотопромышленного банка»
Филиппу С. Тимоти-Аустину.
Ну что ж «да» так «да».
Кинг".

6

"Моя любимая!
Понятие «Рубикон», столь знакомое школьникам по урокам истории, обрело д
ля меня смысл явственный и страшный, когда я сошел с поезда на Ривер плэйс
, заглянул в буфет, сел за стойку бара, заказал себе стакан оранжада (я не пр
икоснулся к рюмке, как обещал тебе, ни разу) и, похолодев, ощущая, как уменьш
ился в росте, ожидал того момента, когда поезд тронется дальше, в Остин, бе
з меня.
И он тронулся. А я пошел в туалет, открыл свой баул, достал старый ковбойск
ий костюм, аккуратно сложил свою английскую пару, спрятал ее, сунув в карм
аны лайковые перчатки, и отправился в город, где продал твои золотые часы
за пятьдесят девять баков. Таким образом, мой капитал на первых порах сос
тавлял триста девятнадцать долларов.
До сих пор я краснею, когда вспоминаю моего доверчивого редактора Джонст
она, который легко одолжил мне двести шестьдесят долларов в счет оклада
содержания за два с половиной месяца.
"Дорогой Билл, Ц сказал он мне на прощание, Ц я не сомневаюсь, что пригово
р будет оправдательным; в крайнем случае тебя захомутают штрафом в тысяч
у долларов, но я поддержу тебя еще двумястами сорока долларами, а остальн
ые соберем по подписке: «Великий юморист угодит за решетку, если благода
рные читатели и ценители его карикатур не внесут по пятьдесят центов! Уп
латите, или Америка потеряет духовного сына Марка Твена!» Знаешь, любима
я, я пребывал в смятенном колебании: а может быть, открыться ему?! Сказать е
му всю правду? Ведь он был так добр к нам с тобою все это время! Такой на перв
ый взгляд грубый и неотесанный человек, а как доверчив и раним… Впрочем, в
идимо, все настоящие люди не бывают однозначными, похожими на лубочных г
ероев из школьных хрестоматий. Истинное добро прячет себя в этом мире зл
а, иначе его распнут и не дадут ему реализовать себя, а ведь реализация доб
ра Ц это деяние. Однако же моим деянием является Слово, а его надо творить
в состоянии хотя бы относительного покоя. Ждать можно чего угодно: очере
дного отказа литературного агентства, денежного перевода, приезда друг
а, только нельзя ждать того, что неподвластно тебе, то есть слов двенадцат
и присяжных «виновен» или «оправдан». Ведь судья и прокурор будут вдалбл
ивать им в головы про мою вину, а я Ц по закону человеческой порядочности
(может быть, ты права, я ее слишком гипертрофированно понимаю) Ц не решус
ь им возразить и буду ждать месяц, два, полгода, год решения судьбы в таинс
твенной и закрытой Второй инстанции, и невольно рука потянется к рюмке, и
тогда мое Слово кончится, а значит, и я кончусь…
За те дни, недели, месяцы, может быть, и годы свободы, которую я теперь получ
ил, перейдя мой рубикон, можно собрать темы, обдумать их и начать писать то
, к чему меня чем дальше, тем неудержимее тянет: к Энциклопедии Надежды Мал
енького Человека. Я так надеялся все эти страшные месяцы на то, что кошмар
пройдет, что в суд придет тот, кто должен прийти, и скажет то, что обязан ска
зать, и ужас кончится, но никто не пришел и не сказал… Либо надо было продо
лжать ждать слова присяжных и в этом страшном ожидании потерять себя, по
терять свою мечту, сделаться тихим пьяницей, который ждет избавления на
донышке рюмки, либо надо было предпринять тот шаг, на который мы с тобою ре
шились, любовь моя…
Как всегда, я ищу утешения в книгах древних: «Если божественное обладает
всеми добродетелями, то оно обладает и мужеством. Если же оно имеет мужес
тво, то имеет знание страшного, нестрашного и того, что посредине между те
м и другим; и если так, то для бога существует нечто страшное. Ведь мужеств
енный не потому мужествен, что знает, в чем состоит опасность для соседа, н
о потому, что знает, в чем состоит опасность для него самого. Поэтому, если
бог мужествен, для него существует нечто страшное. Если же есть нечто стр
ашное для бога, то, значит, существует и то, что может его тяготить. А если эт
о так, то он доступен гибели. Отсюда вытекает: если существует божественн
ое, то оно тленно». Но более всего меня обнадеживает вывод из этого дерзко
го постулата Секста Эмпирика: «Но ведь оно нетленно, следовательно, его н
е существует».
Будем же считать, что разлуки, на которую нас обрекла жизнь, не существует
.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71