Вот и все, выражаясь современным языком, заведение культуры. Однако каким бы простецким оно ни было, но и то сгорело дотла в пятнадцатом году от выстрелов австрийских орудий. Сразу же после войны, Юрашку, сам понимаешь, селу было не до читальни; у одного еще болели и ныли фронтовые раны, другого тиф уложил в постель или же в яму, того белопольская власть, наставшая в Галичине, арестовала за старые грехи. Потом, когда время потихоньку расставило все по своим местам, поветовый старостат в Косоваче не без нашептываний Данильча Войтова Сына сразу же отклонил просьбу о восстановлении читальни. Во-первых, урядники из старо- стата морочили голову, что гуцулу, пшепрашам, украинская читальня нужна как корове седло, и к тому же она вредна, ибо гуцул, проше пана, то есть не кто иной, как «обрусевший поляк». Еще одна очередная просьба была похоронена в кипах канцелярских бумаг из за того, что читальня не имеет своего специального помещения, а сельская хата, которую думают нанимать, по санитарным и противопожарным условиям не отвечает требованиям общественного заведения.
Потому серебряные газды и завернули на мою усадьбу, чтобы просить помощи, ибо довольно Садовой Полине плестись в хвосте, разве ж нет в нашем селе человека щедрого, готового пожертвовать на алтарь кровного дела какой-то там клочок земли?
«Имею в виду, Якове,— продолжал Петро Качурик,— твою землю, что возле церкви,— отличное место, есть там, наверное, морга два, и травы растут там мелкие да сладкие, землица денег стоит, да, наверное, и немалых. Но...» — Петро Качурик умолк, он, Юрашку, не решился одним духом выпалить, чтобы я подарил участок под читальню, ибо земля — по тем временам это было нечто слишком священное и дорогое.
Я знал цену зеленого бугра вблизи церкви, за него можно было взять двести, а то и все триста злотых, но решил я, Юрашку, что общине, селу надо было помочь,— и Петро Качурик мог не продолжать меня уламывать; меня, слышь, не волновало, что серебряные газды тоже имели рядом с церковью свои земли, на которых косари только успевают поблескивать косами, но газды скорее дали б пообрезать теми косами свои пальцы, чем решились бы продать или — не дай бог! — задаром отдать что-нибудь из отцовского наследия на народное дело. Бог с ними...— скупой два раза тратится... Я не скупой, меня тешило, что серебряные газды, а с ними и все село, пришли ко мне, как в рождественскую ночь, с доброй надеждой, что не выпущу их со двора с пустою торбой.
Сам, наверное, догадываешься, что я подарил участок под читальню да в придачу еще позволил, чтобы в моем лесу нарубили балок в основания стен, хлыстов, столбов и заметов, козел и брусьев, чтоб хватило также на пороги, на крышу, на окна и на двери. Работу в лесу, как и дарение земли, до известного времени держали в тайне от полицейского управления в Гуцульском, от солтыса — старосты Данильча Войтова Сына и Ники- фора Далея, которого в нашем селе называли конфидентом, или же тайным, хотя каждому — старому и малому — было ведомо, что Кифор служит в полиции за деньги, и ничего в этом, как видишь, не было тайного.
Охраняли, стерегли мы задуманное от злого глаза, от тайного уха и от болтливого языка; а задумали мы все просто: в одну ночь и единым махом на участке должна вырасти читальня. Мы поставим урядников косовачских перед фактом, и пусть они тогда поскрипывают зубами: никому не позволено разрушать строения, выведенные под крышу.
Надо, Юрашку, помимо всего прочего, признать, что мои серебряные газды показали себя организаторами первого класса: за полмесяца деревья были спилены, в прилегающих ущельях размерены, обтесаны, «замки» и дырки продолблены; в одну из светлых ночей под петров день серебряные газды дали знак...
Если б ты мог представить себе, какая то была чудесная, полная огня, пота и тайны августовская ночь! На работу сбежалось почти все село, и даже из соседних сел парни да молодые газды приехали верхами на помощь Садовой Поляне, словно бы за Весняркой запросил помощи наш сельский колокол! Никакого колокола, ясное дело, не было, никто не слышал ни крика, ни звука, ни конского ржания, ни песен, ни всхлипа, ни скрипа, люди работали молча, будто в глубокой кринице; в ту петровскую ночь я мысленно спорил с нашими коммунистами, прессу которых тоже читал время от времени... спорил, возможно, наивно, что не всегда, мол, товарищи коммунисты, народ расслаивается на классы, иногда народ, хотя бы вот в эту ночь, объединяется в одну общину, в один кулак, ибо пришли же ставить читальню бедные и богатые, газды и наемники, а среди них даже и Короли. Вот так-то, даже и Короли!.. Я забыл, что нами была выставлена стража возле дома Данильча Войтова Сына и у подворья Кифора Далея, словно бы они и не гуцульского корня, я помнил лишь, что стоят наши посты на Воловьей дороге, наблюдая, чтобы из Гуцульского внезапно не приехали полиция. Не знал я также, что серебряным газдам легко удалось уговорить весь мой род не чураться ночи под петров день, ибо теперь настало такое время, что могут, чего доброго, послетать с Королей короны, если горы заподозрят, что Короли не принимают близко к сердцу народное дело. «А кроме того,— уговаривал дядька Лукина красноуст Петро Качурик,— Яков ваш имеет голову на плечах... Го-го, башка у него торгашеская: дарует селу на колосок, а возьмет при надобности целый сноп. Кто откажет ему на косовице, зимой на лесоповал или в другой работе? Да никто не посмеет».
Уговорил Качурик старого Лукина, и это меня немного удивило, ибо я знал, что за человек Лукин Розлуч, но в то же время прибавило аргументов в споре воображаемом с коммунистами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102