— Хорошая проповедь, не хуже ксендзовой. Ксендз обещал рай, а молодой наш газда говорит о возвращении отцовых долгов. Как же, получим и то и другое... только на том свете».— «Чтоб вы, вуйко, не были таким мудрым,— встал из-за стола Яков,— вам первому долг верну: возьмите из хлева корову Миньку, ту, что без рога. Молочница из нее, сами знаете, первый класс, а у вас детей как проса».
Иосип Паранькин Муж раскрыл щербатый рот, слово, как щепка, застряло в глотке, он испуганно зыркал то на челядь, то на Якова, ждал, что сейчас раздастся хохот, и, правду говоря, уже внутренне восставал против него, хохота, ибо страшно нужна была корова Минька его ораве. Однако хата молчала, и Иосип утробно всхлипнул, мутная слеза скатилась по усам; он суетливо перегнулся через стол, схватил руку Якова и громко чмокнул, приговаривая: «Грех бы вам было, газда, шутить надо мной. Но если уж правда...» — он опять перегнулся через стол, но Яков предусмотрительно спрятал руку за спину. «За долги, которые отдают с запозданием, вуйко, рук не целуют. А слов своих я ни по воде, ни по ветру не пускаю»,— сказал. И это было единственным, что люди по-настоящему поняли сегодня; они притихли, ожидая возвращения хозяйских долгов, кое у кого алчно блеснули глаза. Яков не осуждал их; Якову было неловко раздавать застарелые долги, однако вынужден был все-таки раздать их: старой Настуне дал и обещал выправить дарственную, как надлежит, «в табуле», морг земли на Каменном Поле, «пусть это будет приданым для вашей Катерины, чтоб ее, невесту на выданье, парни не обходили стороной»; Пи липу Дудчаку и Гавриле Василишину подарил по паре коней с упряжью и возами, на которых они ежедневно работали. «Берите,— сказал,— и сами договаривайтесь с немцем Цуксфирером об извозе. Ваша работа — ваши и гроши»; Герасимку Богу нарезал морг леса. «Стройтесь, дядько,— уговаривал,— вы ж хатку свою оглоблями подпирали».
Не дал ничего лишь Гейке; она застыла рядом с мысником и оттуда, из расписного, из зеленого и желтого угла, следила за Яковом не мигая, словно боялась просмотреть что-то важное. Яков из-под образов время от времени стрелял в нее очами, мол, подай знак, Анка, осуждаешь меня или хвалишь?
Челядь тем временем кланялась ему и, благодаря, хватала за руки, чтобы поцеловать, он же заложил руки за пояс и ждал, когда выйдут из хаты. Из сеней больно хлестнул по нему, словно батогом, писклявый голос Иосипа Паранькиного Мужа: «йой, кабы старый газда встал из гроба да увидал, что его сынок с хозяйством выделывает, то, верно, умер бы во второй раз».— «Цыц, Иосипко, тихо!» — шипели на него и скорее выталкивали из сеней.
В хате остались Яков и Гейка; она не двинулась из своего расписного зелено-желтого угла, Яков сам подошел к ней. «Не гневаешься, что ничего тебе не дал? — спросил.— ПросР1, все дарую, что выберешь».—«Зачем мне все это, Якове,—шепнула,—если тебя мне бог дал». Маленькой ладошкой коснулась его чела. «Хорошо я учинил?» — допытывался, имея в виду отдачу отцовых долгов. «Не знаю, Якове,— пожала плечами. — Наверное, хорошо,— поправилась,— хотя это, правда, выглядело чуть-чуть по- рождественски... на рождество богатеи милостыню бедным раздают. Но кто, кромех тебя, решился бы на такую милостыню?» — «Может, и так,— кивнул он.— Мы, Анка, не виновны в том, что не знаем, как делать добро на этом свете».
— Слушай-ка, Юрашку-братчику,— учил меня Нанашко Яков,— и мотай на ус. Поскольку я, сам видишь, не современный и в любую минуту меня могут положить в гроб, так я хочу передать тебе в наследство одну великую тайну. Когда постареешь и тебе вздумается унестись мысленно в свою молодость, как, примером, едут в Косовач на базар, так для этого надо нарисовать на чистой стене белую птицу. Белую птицу накорми двенадцатью зернышками с двенадцати нивок, напои ее двенадцатью каплями росы с двенадцати цветков, а после попроси:
«По молодому житу перстенек катится, как золотое колесо, а я перстенек не догоню без твоей помощи, белая птица. Возьми меня, белая птица, на крыло да и понеси в мою молодость, перстенек догонять. Ничего, что жито мое выросло, что колос налился, что кузнецы серпов наковали...»
И белая нарисованная птица исполнит твое желание, надо лишь верить, что она исполнит твое желание, что послушает тебя.
Я верю...
И носит меня белая птица на крыле... но носит- возвращает не в мою молодость, а в Нанашкову; дорога та как будто и дальняя и в то же время — близкая; я в чужой молодости похаживаю осторожно, как посреди руты, опасаюсь наступить на листок или на росток. И на след Нанашков...
ВТОРАЯ ПРИТЧА НАНАШКА ЯКОВА
Созревший колос что выношенная мысль. Из зрелого колоса — хлеб. А из зеленого да хилого?
Случилось это триста — четыреста, а может, и пятьсот лет назад, никто точно не назовет лето, когда семь юнаков красных и вельми мудрых после многих прочитанных книг, семью дорогами идучи из разных мест, собрались купно в одном месте — на лугу, на котором предки скликали народное вече. Одно доподлинно известно, что парни совет держали, как послужить родной Отчизне так, чтоб польза людям была наибольшая от их служения, чтоб добрую славу отчего края приумножить да чтоб имена их навеки запечатлелись на нетленных пергаментах.
Они, глубоко сосредоточившись, молча ходили по кругу; они ходили по лугу, как лебеди, один за другим; и сперва парни вытоптали, кружа по лугу, траву, а после выбили глубокую борозду. Лишь после этого Первый Юнак подал голос:
— Я такое предлагаю, братья: мы молодые, руки у нас сильные, сердца храбрые, а в наших краях не перевелись кузнецы, умеющие ковать острые мечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102