И попы уже не прежние. Встречаются, правда, и беседуют, но далеко не столь сердечно, как бывало, больше из страха перед епископом да ради своей паствы,— официально, холодно: старое уже не вернуть!
Изменились и их зятья. Пера был учителем — стал дьяконом, а потом и попом. Шаца был цирюльником — стал хирургом и дантистом. И в городе повсюду величают его «господин доктор Шандор», одна только попадья Перса ни за что не желает признать его венский диплом, ибо всякий раз, когда заходит речь о нем, она называет его не иначе как «тот цирюльник»! «Ни он, ни дед его никогда не были докторами!» — добавляет она ядовито.
Оба они живут в городе: Шаца в Б.— в Бачке, и Пера в Б.— в Банате.
У Перы это уже второе место жительства за шесть лет, как он надел рясу. И на первом ему было не худо, и приход был хорош, да не понравился попадье. Меланья чувствовала себя, как она сама выразилась в письме, точно в могиле, и Пере пришлось искать другое место. Сейчас, слава богу, попадья довольна, и даже больше, чем поп. Здесь Меланье понравилось. Город большой, общество утонченное, имеется все, что только душе угодно, недаром ведь матушка Перса всегда говорила: «Моя Меланья создана для города». Много тут для Меланьи и развлечений и увеселений. Колоссально усовершенствовалась она в игре на рояле,— сейчас играет и импровизирует пьесы, которые простым смертным могут и не понравиться; а обучает ее какой-то немец (специалист в этих делах) — молодой блондинчик; бороденка у него реденькая, а рот от уха до уха. Неказист на вид, но как мастер своего дела приятен. Она уже дважды участвовала в благотворительных концертах — в пользу городской больницы и еще с какими-то гуманными целями. А теперь принялась, кроме того, за изучение языков: изучает французский и очень полюбила этот язык образованного общества, зато в немецком изрядно разочаровалась, хоть матушка Перса все еще его защищает; по этому поводу мать с дочерью часто вступают в споры. Против французского языка попадья не возражает, наоборот, он ей приятен, но все же, говорит она, не следует пренебрегать и немецким, как склонна поступить Меланья. «Если бы французский,— резонно замечает матушка Перса,— считался таким же благородным, так разве не говорила бы на нем госпожа бюргермайстерша Евлалия — знатная особа, в доме которой по три-четыре раза в день пьют шоколад и едят хлеб с тмином!» Но Меланья стоит на своем, доказывая, что и маме не мешало бы получше знать французский. По правде сказать, и она (Меланья) им еще не овладела, но по крайней мере общается с теми, кто его знает, а сейчас берет уроки у полкового аудитора. А ее Пера стал с недавнего времени почетным членом офицерского клуба. Это Меланья облегчила ему доступ туда. Весть об этом особенно порадовала матушку Персу, и она с восхищением говорила: «О! Заключив союз с нашей Меланьей, Пера все равно что самый крупный выигрыш получил!.. Когда бы он попал в высший свет? Никогда! У него образование, а у Меланьи мое воспитание!» Все его уважают и охотно приглашают на офицерские балы, которые здесь, как и везде, самые богатые и великолепные!
Пера и Шаца часто навещают стариков, да и те наезжают к зятьям в гости, но семьи Шацы и Перы никогда не встречаются, так же, как их тещи. Молодые не питают ненависти друг к другу, но и встреч не ищут.
Однажды летом, восемь лет спустя после описанных в предпоследней главе событий, проезжал в повозке через Бачку молодой священник, возвращавшийся домой после съезда «Омладины». Чудесный летний день клонился уже к вечеру, когда возок катил через Б. по Большой улице. Жара начинала понемногу спадать, легкий ветерок всколыхнул ветви деревьев, что росли около домов и простирали теперь свою тень до половины улицы, и разнес аромат акаций, орехового листа и произраставшего в огородах укропа. Перед красивым домом, крытым свежей дранкой, с зелеными ставнями и множеством дивных цветов в окошках, сидела на скамейке, в тени раскидистых акаций, молодая женщина с детьми. Младшую она держала на коленях, двое разместились у нее по бокам, что-то уплетая, а четвертый, самый старший, вышел на дорогу и стал кидать песком в медленно проезжавшую по улице повозку, в которой сидел наш путник.
Молодая женщина в светло-голубом ситцевом платье в белый горошек поспешно встала и погрозила шалуну, который только что успел набрать полные пригоршни песку. Путник кинул взгляд на дом, на табличку, на которой золотыми буквами было написано: «Александр Н. из Вены, хирург и дантист, то есть зубной лекарь».
— Да это же она! Юла! Как хороша! — прошепт путник и, сняв шляпу, помахал ею в знак приветствия молодой женщине. Юла дружелюбно улыбнулась в ответ, узнав Перу.
— Какими судьбами, господин Пера, попали вы в наши края? — спросила она, приятно удивленная, и, подбежав к остановившейся повозке, протянула путнику руку.
— Вот и не угадаете... С собрания... этого нашего возвращаюсь домой.
— Знаю, и мой Шандор подписался под приветствием омладинцам!.. Как давно я вас не видала! А что поделывает Меланья?.. Здорова ли... как поживает?
— Слава богу! А как вы? Как супруг, дома он?.. Вы прекрасно выглядите. Дома господин Шандор?
— Нет! Его вызвали, пришлось срочно поехать на ярмарку в П. Часа полтора езды. Там подрались в торговых рядах... Чего только не бывает на ярмарках!— сказала она, смеясь.
— Как же вам живется?
— Слава богу, хорошо. Шандор целыми днями занят... Дела идут успешно...
— Да ведь вы теперь не кто-нибудь, а венка, столичная жительница!.. Даже не похвалитесь, как там жилось.
— Э, как жилось!.. Чужой город, чужие люди! Не то, что среди своих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94