Поставят перед гостем рюмку вина и стакан воды, смешает он вино с водой — три четверти воды и четверть вина,— отопьет маленько, почитает газеты, опять сделает глоток и снова за газеты. И пока прочтет и выпьет таким манером свою смесь, пройдет часа два; потом гость встанет, расплатится, кивнет хозяину и выйдет из кофейни такой же трезвый, как и вошел. Кофейню эту держал некий толстопузый и плоскостопый шваб в бархатной шапочке с золотой кисточкой; он знай себе прогуливается по кофейне, поглядывает, все ли в порядке, выверяет да подводит стенные часы по своим карманным и раскланивается с гостями, когда они приходят или уходят, а после обеда неизменно берет в руки хлопушку и, слоняясь из угла в угол, бьет мух, чтобы разогнать сон, так как ему запрещено спать после обеда во избежание удара.
Итак, повозка остановилась перед кофейней. Возница снял два сундука очень забавного вида, один побольше, другой поменьше,— заметно было, что они изрядно попутешествовали, натерпелись всяких бед, переменили многих хозяев и место им уже не в комнате; обернутый в бумагу зонтик чуть поменьше ярмарочной карусели и сложенную кровать, которая когда-то была, должно быть, полированной и стояла в комнате для гостей; затем зимнее пальто с облезлым меховым воротником и распоротой подкладкой и, наконец, большой зимний платок кофейного цвета с длинной бахромой. Все эти вещи возница снял на глазах у приезжего и отнес в кофейню.
Приезжий умылся, почистился и спросил хозяина шваба, где находится дом отца Спиры. Шваб объяснил и, кликнув с улицы мальчугана, велел проводить господина до самого дома. Умытый, почищенный и причесанный, приезжий отправился было к попу, но по дороге почему-то раздумал. Он сунул три крейцера мальчугану, и тот в восторге умчался, даже забыв сказать спасибо. Колотя себя босыми пятками по заду, он летел сломя голову, чтобы похвастаться друзьям (потому что получить три крейцера сразу — этого еще ни с кем в селе не случалось), а новый учитель торопливо зашагал в церковь к вечерне, которая, по его расчетам, еще не кончилась.
Войдя в церковь, он поклонился всем стоявшим у аналоев — народу было не очень-то много, одни старики да старухи, которых спровадили в церковь снохи, чтобы хоть разок в неделю отдохнуть душой,— и направился к тому клиросу, где хор вел пономарь Аркадий, а не к другому, где пел старый учитель, с которым Аркадий состязался в перекличном пении и, конечно, постоянно перепевал старого учителя. Тот когда-то пел очень хорошо, но сейчас годы давали себя знать. Пока он пел, молодой учитель представился пономарю Аркадию, и тот выразил свое удовольствие.
— Ждали мы вас, ждали с великим нетерпением,— отозвался Аркадий.— Чуть затарахтит телега: «Вот он!» — думаем. Ан это вовсе не вы, а какой-нибудь еврей, из тех, что скупают перья, зерно или кукурузу.
— Не разрешите ли заменить вас ненадолго? — спросил приезжий.
— О, пожалуйста... сделайте одолжение! — согласился Аркадий и положил перед ним книгу.
Когда пришел черед подхватить новому учителю и он громко запел, все повернули головы к левому клиросу, желая посмотреть, кто это поет. Старый учитель, вскинув очки на лоб, пристально уставился туда же, а старый кондитер Лекса, покинув свой аналой, пробрался поближе к клиросу, чтобы лучше слышать и видеть этого, как он сам выразился, «сладкогласого», да так в продолжение всей вечерни и не вернулся на свое место — до того был очарован пением. «Истинно херувимский голос»,— сказал он, выйдя из церкви. Да и сам поп Спира (был его черед служить) удивился, услышав этот незнакомый голос, и выглянул из алтаря через северные врата, чтобы узнать, кто поет.
Вот так-то во время вечерни и представился новый учитель своим будущим согражданам. Первый шаг и первое выступление всем понравилось, очаровали всех, решительно всех, начиная с попа Спиры в алтаре и кончая ребятишками, что вечно торчат на колокольне или прислуживают в церкви и в алтаре, помогая Аркадию; ребятишки с топотом сбежались, едва прослышав, что приехал новый учитель.
Спустя полчаса все село знало, что приезжий, который столь набожно крестился и при первом ударе колокола, и проезжая мимо Большого креста, как засвиде-
тельствовали старухи, и столь франтовски повязывал платок, как рассказывали девушки, есть тот самый долгожданный учитель. Все это с молниеносной быстротой разнесли по селу завсегдатаи колокольни — ребятишки. По окончании вечерни учитель встретился с отцом Спирой в церковной ограде и представился:
— Петар Петрович, окончил семинарию, назначен учителем в ваше село и утвержден в оной должности.— Поклонившись, он приложился к руке батюшки, чем сразу его подкупил.
До сих пор отец Спира весьма осудительно отзывался о современных молодых людях, а в особенности не жаловал омладинцев, которые считали нужным всем говорить «ты»: ты, брат, ты, сестра; или: брат серб, сестра сербка. Впрочем, это ни у кого из попов в голове не укладывалось. Успокоившись на этот счет, преподобный отец подумал про себя: «Благопристойный юноша! Вот и я таким же был!»— и продолжил громко:
— Очень приятно... Здешний священник Спиридон... Ну конечно! Могу себе представить, как тяжко вам было бросить все и уехать сюда. Это вам не Карловцы — нет здесь ни изысканного общества, ни удобств. Это деревня, молодой человек, деревня. Трудненько вам придется, пока не привыкнете, особенно если вы холостой. Женатому еще так-сяк; но холостяку и вовсе плохо!
— О, что вы, что вы! Везде хорошо! — заверил Пера; он даже содрогнулся, вспоминая изысканное общество и свой утонченный образ жизни в Карловцах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94