грохочет, мол, на всю улицу, оглохли все. Уж она бесновалась, уж она орала, прямо я думала, удар ее хватит. Скачет, точно гуттаперчевая. И, дрянь этакая, бестия, аспид проклятый, василиск, передала с Эржей: «Кланяйся, говорит, своей уважаемой тейшасонке 2, и пускай она не сует свой нос в мое хозяйство; кому бог дал пшеницу, тот и веет. Так ей, говорит, и передай, что я ей кланяюсь!» Да чуть было нашу Эржу, бедняжку, за здорово живешь не поколотила.
— Вот это мне нравится! — сердито заявляет поп Чира. А попадья норовит подлить масла в огонь гнева преподобного отца и продолжает:
— Мало того! «Пусть, говорит, присматривает она,— то есть я чтобы присматривала,— пускай смотрит,— передает она мне через Эржу,— за своей принцессой...— за нашей, значит, за Меланьей...— пусть смотрит за этой своей Геновефой, пока сельские парни не стали о ней по улицам частушки распевать!»
— Ого! — рявкнул поп Чира, и брови у него полезли под самую скуфейку.— Ого!
— Подумай только, пожалуйста, какова подлость и каково нахальство этого аспида,— осмелиться сказать такое мне! Она, видите ли, будет оберегать мой дом; она — и мой дом! Но и я в долгу не осталась, ответила ей как следует,— с блаженной улыбкой говорит матушка Перса.— Вместе с приветом послала ей совет: получше приглядывать за своей тетехой, не сбежала бы, мол, с каким
1 То есть берег Тисы, собственно та сторона города, которая прилегает к Тисе и населена мадьярами; вследствие этого ночью она значительно оживленней, чем днем. {Прим. автора.)
2 Молочница (венг.),
сиволапым из тех, что пляшут на перекрестках в коло.
— А-а-а! Ну, это уж они через край хватили! Так больше не может продолжаться, нельзя этого терпеть.
— Вот завтра полюбуешься! Наверняка опять подымут грохот на всю улицу. А господин Пера с тех пор форменным образом отвернулся от нас, редко, редко когда заглянет. Выйдет, несчастный, с Меланьей прогуляться перед домом и не может и словом перекинуться из-за проклятого решета!.. Горе одно. Вот сам увидишь!
— Ну, это еще как сказать! Пускай только попробуют! — гневается поп Чира.
— Да... сейчас, по-моему, самое время, чтобы ты, как отец... будь я на твоем месте, всегда это твержу, я бы уж...
— Ну, довольно, довольно! Сам знаю, что нужно делать! — сердито оборвал ее поп Чира.— Уж я его отчитаю...
— Непременно отчитай, да как следует,— подзуживает матушка Перса.— Эх, мой бы язык тебе занять!
— И еще как отчитаю! Куда это годится! Соседи мы и священники — и такую вражду развели! Чем виноват я или моя дочь?
— Или я? — подхватила матушка Перса.— Ведь он первый подцепил его и затащил к себе в дом.
— Ну и не выпускал бы из рук.
— А к девушке, как говорится, пути никому не заказаны.
— Дитя он малое, что ли, не знает, чего хочет!
— Или опекун ему требуется, опекать его?
— Все ему выложу! До чего дошло, прошу покорно,— в собственном доме человеку нет покоя! — негодует поп Чира и принимается сердито разгуливать по комнате.
— А попрекать начнет, скажи ему: всякий, мол, по себе выбирает; у молодого человека, скажи, есть голова на плечах, он сам видит и разумеет, где апельсин, а где свекла.
— Не беспокойся! Заткну ему глотку, на всю жизнь этот диспут запомнит.
— Можешь ему еще сказать, что поздно спохватился. Молодой человек уже говорил со мной, да и Меланья мне призналась... С этим покончено... И все это сейчас ни к чему.
— Не беспокойся. Приглядывай за кухней и положись на меня. Завтра, кстати, мы и без того должны с ним встретиться — обсудить кое-какие дела нужно.
На следующий день преподобные отцы встретились и беседовали довольно долго. Поздоровались, разумеется, холодно. Бывало, непременно справятся о здоровье, хотя оба дальше своей улицы и шагу не ступили, а теперь, воз-вратясь из поездки, ни тот, ни другой и словом об этом не обмолвились! Разбирают служебные дела молча и даже глаз друг на друга не подымают, а если приходится сказать что-нибудь, так говорящий уткнется в написанный акт, или вертит карандаш, или вставляет в ручку перо, или еще чем займется, лишь бы не остаться без дела. Наконец с делами было покончено, и уже казалось, что поп Чира, передумав, не затеет неприятный разговор и они мирно разойдутся. Поп Спира уже взял было свою трость и шляпу и, поглаживая ее рукой по ворсу, собрался уходить, как вдруг поп Чира его окликнул:
— Вот что... отец Спира, хотелось бы еще кое о чем с вами поговорить, если, так сказать, с вами вообще можно разговаривать.
— Вот как! Что это на вас накатило, уважаемый сосед? С каких это пор со мной нельзя разговаривать, дорогой сосед и коллега?
— Да... не знаю, видите ли,— произнес поп Чира, поднимая брови, и две строгие морщины залегли около ноздрей,— туда ли я адресуюсь и стоит ли вообще, так сказать, с вами говорить?
— Как-то странно вы это «с вами» произносите!.. Вы, надеюсь, собираетесь обсудить со мной дела нашего прихода? Если так, то я к вашим услугам... не с моей же Сидой вам о них толковать.
— Хорошо, что не сказали: «с моей Жужей»!
— И это вполне бы вам под стать было, если только она...
— Ого! — воскликнул поп Чира.
— Вот вам и «ого»! — сказал поп Спира и поставил палку обратно.
— О семейных делах хотел бы я с вами поговорить, господин сосед, о семейных... если вы, так сказать, не имеете ничего против.
— Пожалуйста, сделайте милость! Начинайте,— процедил поп Спира.— А то с такими предисловиями его же царствию не будет конца.
— Да... видите ли, честнейший отче Спиридоний, все не могу решить, стоит ли с вами начинать разговор, поелику не знаю, кто у вас глава в доме, вы или о н а... эта ваша... ваша супруга?
— Ну, я, конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94