— Ха-ха! Фрайла Юла, куда это вы заглядываете? Не меня ли ищете? Какая же вы любопытная! Я здесь, здесь,— смеется сатанинским смехом Шаца.
— Ой! — воскликнула Юла, отпрянув, точно ошпаренная, от забора при виде Шацы, который, хоть и был парень красивый, показался ей сейчас со своей ухмылкой отвратительным, как сам дьявол.
— Ха-ха! Здесь я,— повторяет Шаца.
— Как вам не стыдно! — в смятении кричит на него Юла, засовывая свои непокорные волосы под голубой ситцевый платок, которым повязывала голову.
— Вот это здорово! Вам должно быть стыдно, а не мне! Если я смотрю — так я мужчина, мне куда ни шло... Но вам, вам!.. А еще фрайла, дочь его преподобия! — говорит Шаца, упоенный местью за недавнюю обиду.— Дочь священника — и подсматривает в щелку!
— Откуда щелка? — оправдывается Юла, не зная, что сказать.— Здесь нет никакой щелки... Какая может быть между нами щелка?
— Да судя по тому, как вы начали, может и дыра получиться! Вот это мне нравится!.. Еще недоставало, чтобы вас кто услышал... и потом распевал по улицам!
— Попробуйте только! — говорит Юла, усиленно работая мотыгой, но сама не понимая, что делает и что окапывает.
А удовлетворенный Шаца взял домбру и запел:
Детка Юца, что глядите?
Это ведь смешно. Полюбить коль не хотите,
То глядеть грешно, Улыбнитесь, улыбнитесь,
Ясно вижу я: Вы признаться лишь боитесь,
Полюбив меня.
— Ах! Ах! — восклицает Юла, бросает мотыгу и в отчаянии хватается руками за голову, пораженная новой дерзостью Шацы.— Ах, какой нахал! — И пускается со всех ног бежать, а огород так и кружится у нее перед глазами. С размаху налетает на дерево, словно заяц, который с перепугу улепетывает, решительно ничего перед собой не замечая. И от мучительного стыда и еще более мучительной шишки, выскочившей на лбу, она, вбежав к себе во двор, разражается слезами.
Как раз в это время приехал в село Пера, и случилось то, о чем читателям уже известно из предыдущих глав.
Ни Юла, ни Шаца несколько дней не появлялись на огороде. Первой сдалась и пришла Юла. И с того дня опять стала приходить каждый день — до обеда полола, поел обеда поливала. Работает и прислушивается, но заглянут в соседский огород уже не решается. Как-то даже чудно, что не слышно ни пения, ни домбры. «И что, собственно, он страшного сделал? — размышляет Юла.— Ровно ничего! По-хорошему меня спросил, помогает ли мне кто. И ничего невежливого тут нет!» Она уже раскаивалась, что была слишком груба, когда поначалу он так вежливо ее расспрашивал; хоть бы еще разок показался у забора,— она встретит его поласковей. «Хе, дурак он разве, чтобы прийти, если его так встречают. Поделом мне, раз я так глупа! А может, позабудет?» — утешала себя Юла, но Шацы все не было, и Юле эти несколько дней показались вечностью.
Как-то утром в один из этих дней Юла проснулась очень грустная и рассеянная. Причиной дурного настроения был приснившийся ей ночью сон, даже не ночью, а уже на заре. И с чего только такое пригрезится! Видела во сне его! И все было очень хорошо; попова дочка, воспитанная, разумеется, в страхе божьем, и сны-то видела, можно сказать, благочестивые.
Снилось ей, будто она бродит по огороду и будто между их огородом и огородом тетки Макры нет больше забора. А в огороде уже совсем не так весело, как бывало прежде,— все как-то мрачно, душно, словно окутано густыми сумерками; птички спят, пестрые бабочки прилипли к деревьям, точно мертвые,— все молчит и дремлет, только какие-то вздохи и плач, прерываемые вороньим карканьем, несутся из кустов соседской сирени. Юла идет туда и видит огромного, с человека ростом, ворона — это их Гага. Но вот это уже не ворон, а Шаца стоит и плачет у сирени. А над ним, на ветке, сидит старый ворон Гага, такой, как всегда, только очень угрюмый,— опустил крылья и молчит и смотрит на Юлу так жалостно... А Шаца будто бы уже не в своем щегольском костюме, а в рясе и камилавке, у него длинная борода, и он стоит и молится богу. Юла прогуливается мимо сирени, а Шаца так грустно смотрит на нее и говорит: «Юла, видите, какой я черный, словно вот этот ворон!» — «Да,— отзывается ворон.— До сих пор брил чужие бороды, а сейчас и своей не посмеет коснуться!» А Шаца продолжает: «Юла! Да не взыщет с вас господь бог за то, что вы довели меня до этого, я буду молить его, чтобы он простил вас!» Сказал так и тихо запел, тихо и печально, точно зеленая ветка под ветром стонет,— запел ее любимую песню:
Коль не стану я твоим,
Что твердить «люблю»? Будь же счастлива с другим,
Бога я молю!
А потом все заплакали — и он, и черный ворон, и она, Юла. И наверно, долго и громко она плакала, потому что даже мама проснулась, прогнала ворона Гагу, а ее окликнула, разбудила и спросила, почему плачет. Юла ответила, что ей приснился страшный сон. «А ты, голубка, выпей немного воды, это помогает: сейчас же страх пройдет»,— сказала ей мама и еще велела перекреститься и перекрестить подушку. Юла послушалась: выпила чашку воды, перекрестила подушку и тотчас перевернулась на другой бок, чтобы и Шаца видел ее во сне, как она его.
Потому так долго и сидела она утром в постели, уста-вясь на свои ночные туфельки. Как-то милее показался ей сейчас Шаца. Он не оскорблял ее, как в прошлый раз, а, горько плача, говорил нежные слова. Весь этот день и следующий он не выходил у нее из головы, на третий он уже в самом сердце оказался — а его все нет! Встретились только раз на улице. Прошел мимо, поздоровался, правда, но вежливо и холодно, и прошел дальше. А Юлу даже удивляет, что Шаца прикидывается ничего не понимающим; во сне он был мил, откровенен и печален, а сейчас — довольно веселый. Это очень ее задело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94