какое удовольствие доставляет ему смотреть, как стоя к нему спиной, ловко месит тесто ядреная, дебелая Савка.
И эти чудесные видения исчезнут, развеются в единый миг, испарятся, исчезнут! Исчезнут, как табачный дым и пепел, сдуваемые Ничей с трубки; прекрасная, радужная картина разорвется, словно тончайшая паутинка, прорванная пролетевшим шмелем, при первом же окрике проходящего мимо крестьянина: «Доброе утро, дядя Нича!»
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
в которой, как говорится, тыква лопнет и произойдет то, чего никто не ожидал и за что осудили бы даже самых простых прихожан, сделай они это
В то время, когда обе попадьи в течение нескольких дней мехами злобы и ненависти неустанно раздували и разжигали пламя распри и раздора, ни одного из попов не было дома — оба были в отъезде. Не отсутствуй попы в эти дни, бог знает, произошли ли бы эти события, да и была ли бы написана сама повесть. Возможно, что дела приняли бы вовсе не такой худой оборот. Ну, а так... Впрочем, к чему пустые разговоры — все полетело вверх тормашками, кто теперь устоит перед лавиной, кто ее остановит?
Попадьи ждали возвращения своих мужей, чтобы досыта наплакаться и нажаловаться, каждая на свою обидчицу — вчера еще, можно сказать, самую задушевную подругу и приятельницу. Поп Спира приехал раньше, а днем позже прибыл поп Чира. Матушка Сида успела как следует распалить попа Спиру, прожужжав ему все уши, и теперь, чтобы не отстать от соседки, за дело должна была взяться матушка Перса.
— Эржа! Эй, Эржа! — вскрикнула матушка Перса, услыхав, что возок остановился у их ворот.— Бросай цыпленка, я сама ощиплю, беги отвори ворота: его преподобие приехал!
Эржа зашлепала босыми ногами, распахнула ворота, повозка въехала во двор, а в ней поп Чира, весь запыленный, в старой, купленной еще в ученические годы шляпе.
— С приездом!
— Спасибо,— ответил поп Чира, слезая с повозки.— Задержался я маленько. Хе, всего не учтешь — то одно, то другое... вот, как видишь, и запоздал на целых трое суток. Недаром говорится: «В город — когда хочешь, а из города — когда пустят!» Осторожно, Эржа, полегоньку... это посуда, не разбей, смотри! Всю дорогу покоя с ней не знал.
— Слава богу, что хоть сейчас приехал. Мы уж волновались; где, думаем... А бедняжку Меланью никак успокоить не могу. «Ах, говорит, уж не случилось ли с папой что-нибудь унангенем» *.— «Нет, милая, говорю, бог милостив!»
— Нет, слава богу... все в порядке; надеюсь, и у вас также.
— Гм... как сказать... Здоровы... Вот отдохнешь, и расскажем тебе удивительные вещи... одна лучше другой.
— Ну что же, что? Почему не похвалитесь, как провели без меня время? Что в селе?.. Как дома? Дай-ка, Перса, полотенце,— говорил, умывшись, отец Чира.— Как вы тут здравствовали и развлекались?
— Как?.. Замечательно! Словно караси на сковородке, как мужики говорят. Хорошо, что ты приехал, а то пришлось бы тебе искать нас по белу свету. До того дошло, что бросила бы все и бежала куда глаза глядят.
Неприятное (нем,).
— Вот тебе и на! — удивляется поп Чира.— Да не жет быть!
— Ну, ты всегда мне не веришь! А ведь с каких пор тебе твержу.
— О чем твердишь?.. Да что такое произошло? Не беда ли какая?
— Как раз наоборот, сплошное веселье! Жаль, тебя тут не было, может, и ты насладился бы серенадами,— едко замечает матушка Перса.
— Хоть убей, не понимаю,— недоумевает поп Чира.
— Да и не просто понять.
— Ну ладно, хватит... и без того голова идет кругом после дорожной тряски.
— Были мы как под арестом,— продолжает матушка Перса,— Меланья просто глаз не осушала... Столько слез пролила за эти дни, сколько за всю жизнь не прольет.
— А в чем же дело?
— В собственном своем доме не смеешь нос за ворота высунуть. Вот, Чира, до чего мы дожили. Будто самые последние в селе!
— Скажешь ли ты наконец, что тут у вас случилось?
— Да все она... она, попадья Спирина, провалиться бы ей! Лучше меня не спрашивай. И вспоминать не хочу, не то что рассказывать.
— Ну что опять стряслось?
— Да вот после того вечера мечет на нас Сида громы и молнии. Сквозь землю готова я провалиться перед этим молодым человеком! Больше всего перед ним стыдно!
— Ого! Это уж серьезное что-то!
— Таких издевательств мы тут натерпелись — и во сне не приснится. В жизни бы не поверила, если бы кто раньше сказал, что дело может дойти до этого.
— А что же тот мужлан думает? — спрашивает уже довольно раздраженно поп Чира.
— Вот это больше всего меня и огорчает! Напустил на нас эту бестию, а сам скрылся — уехал неведомо куда, оставив на нее дом.
— Но ты мне все толком не скажешь. Что же она делала?
— С тех пор как ты отправился в эту злосчастную поездку,— начала матушка Перса, усевшись в старое кресло,— ни я, Чира, ни Меланья не знали покоя ни днем, ни ночью. Говорю тебе: ни днем, ни ночью не было покоя от их выходок. Не успеет кончиться одно, начинается другое... без передышки... Додумались днем ставить перед домом веялку и веять пшеницу: летит полова, пыль столбом, будто мало ее и без этого, а ночью, Чира, какие-то волынщики, трубачи да домбристы, кавалеры да серенады, словно мы на «Тиса парту» попали, ей-богу!
— Ого! Час от часу не легче!
— А ты что думаешь! Целый божий день скрежещет это проклятое решето, несется полова в нашу сторону, невозможно на улицу выйти из-за пылищи. А по ночам целыми оравами разгуливают кто с трубой, кто с шарманкой — вся улица глаз сомкнуть не может.
— А ты чего язык на привязи держала, почему не ска-залэ, что они не одни на этой улице живут?
— Так именно я и сделала! И думаешь, помогло? Послала Эржу растолковать ей, что не годится выносить на улицу веялку, есть у них двор, что твое поле;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94