Юла пела охотнее всего «Всходи, всходи, лилия белая», а Меланья из сербских — «Кто затронул твое сердце?», а из немецких больше такие, в которых клеймятся презрением мужчины и спрашивается, зачем они существуют на свете. И наконец, Юла была скромной, покладистой, богобоязненной девушкой, которая всех слушалась в доме, отца звала — папой, а мать — мамой; Меланья же звала родителей папа и мама и отличалась своеволием — все должны были ей подчиняться и делать так, как она хотела. Матушка Перса постоянно трепетала, боясь, как бы в сердцах дочь не сотворила чего над собой, ибо знала ее чрезвычайную нервность и впечатлительность. Меланья часто падала в обморок и была, по уверениям матушки Персы, склонна к самоубийству. Сколько раз кидалась она к колодцу, чтобы утопиться, но, слава богу, рядом неизменно оказывался пономарь Аркадий и успевал ее спасти. Однажды она все же чуть было не одела матушку Персу в траур: погнавшийся за ней Аркадий на бегу споткнулся о корыто и, растянувшись во весь рост, вспахал носом землю; пока он опомнился и поднялся, она свободно успела бы прыгнуть в воду, если бы, на счастье, не упала в обморок как раз у самого колодца. После таких случаев ей обязательно дарили что-нибудь — шляпку, платье или везли на бал в Бечкерек, чтобы деточка немного развлеклась и выбросила из головы «черные мысли», как обычно говорила госпожа Перса. Да и только что упомянутое фортепиано ей подарили после трех-четырех таких обмороков. Вот каковы были поповны. И, судя по тому, как нынче обстоят дела на белом свете, думаю, что все без исключения читатели заранее угадают, которая из двух одержит победу, и для них будет ясно, что именно так и должно произойти.
— А вы, мадемуазель, как я вижу, увлекаетесь чтением! — перелистывая книгу, отмечает господин Пера.
— О, это, знаете ли, моя страсть.
—Ах, упаси бог, сделайте милость,— вмешивается госпожа Перса,— ее прямо не оторвать, когда она примется за чтение! Пить и есть позабудет, если под руку попадется какая книга.
— Вечно вы преувеличиваете, мама! — возражает Меланья.
— Все она, дорогой господин Пера, перечитала,— не унимается матушка Перса,— все сербские, а сколько немецких! Возьмет после завтрака кйигу и только скажет: «Уж вы, мама, похозяйничайте сегодня на кухне!» — и как сквозь землю провалится. Я кричу: «Меланья, а Мела-нья!» — хоть бы что, нет ее! Ингу по комнатам, по всему двору, забегу к соседям, к госпоже Сиде: «Нет, скажет, с утра не приходила». Я опять за поиски, а она, что бы вы думали, забилась за шкаф и вся ушла в чтение, а потом всю ночь бредит: «О Эдмонд, мы должны навеки расстаться!» — «Что с тобой, голубка? — спрашиваю я.— Опять простудилась?» — «Меня жестокая судьба другому отдала!» — твердит она свое, и все по-немецки и, конечно, гораздо складнее! Редкую ночь не бредит какой-нибудь книгой. А я сижу на постели, плачу в темноте и кляну этих писателей, чтоб им пусто было вместе с их книгами! Разрази их гром! Сидит какой-нибудь голодранец, лентяй и бездельник, и строчит, деньги выуживает да сводит с ума молодежь...
— Да, сударыня,— говорит Пера,— может, вы и правы, но лишь до некоторой степени. Вы имеете в виду сенсационные романы, в которых все выдумка и ложь.
— Ну конечно! — подтверждает матушка Перса.— Вот как раз вчера Меланья читала мне про какой-то корабль, который утонул в море вместе с пассажирами, спасся только один, уцепившись за доску, да и тот на следующий день утонул. Так откуда, спрашивается, стало известно, что этот человек делал и о чем он сам с собой разговаривал, если никто не уцелел и этот единственный утонул в трех днях пути от берега? Доска только и осталась после него!
— Да, вы совершенно правы,— соглашается господин Пера и продолжает: — Вы говорите о романах, в которых изображены люди, каких не бывает на свете, и переживания совсем неправдоподобные. Это плод больной фантазии писателя. Я тоже против таких книг, как и всякий, кто знает, чего нужно требовать от хорошего романа. Однако, поверьте, есть и полезные произведения, в них, точно в зеркале, отражена картина жизни общества; есть романы, бичующие страшную его испорченность жестокой и неподкупной сатирой.
— Ну да... есть, конечно, и такие, не отрицаю, честь им и хвала,— говорит госпожа Перса,— но я все же завидую тем матерям, у которых дочери не увлекаются так страстно науками и чтением. «Боже,— твержу я себе,—
какая счастливая мать наша госпожа Сида!» Сколько раз говорила я вот этой моей: «Почему ты не берешь примера со своей старшей подруги Юцы? Ну скажи, видела ты ее когда-нибудь за книгой? Она всегда подле своей искусной хозяйки-матери, всему у нее учится, помогает ей как примерная дочка в хозяйстве — и огурцы солит, и пойло свиньям готовит, и мыло варит, и петухов скопит, и чем там еще ни занимается, а ко всему и стряпать учится, пока есть время...»
— Читает и моя Юла, ей-богу, хоть она и помоложе* Конечно, сказать правду, она не забирается в платяные шкафы, но все же читает, при мне читает! Нет, нет, читает она; вы ошибаетесь, моя милая, если думаете, что только ваша Меланья за книгой сидит! — едко возражает, перебив матушку Персу, матушка Сида, видя, куда та целит.— Да еще как читает, и все вслух!
— Если вы такая любительница чтения,— предусмотрительно вмешивается господин Пера, обращаясь к Ме-ланье,— могу вам предложить по-настоящему интересные романы, о которых критика высказалась весьма одобрительно.
— Очень бы вас просила об этом,— говорит Меланья.
— Попроси и ты какую-нибудь, горюшко мое! — шепчет госпожа Сида и украдкой изо всех сил толкает Юлу.
— «Труженики моря», например, или «Последние дни Помпеи»2, или «Путеводная звезда»3, которую издала «Српска омладина».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94