По вечерам, чтобы убить время, щиплют перья. Усядутся в комнате и щиплют. Тут одни только женщины — от бабушки из запечья до маленькой внучки с тонкой, как мышиный хвост, косичкой. Все прилежно трудятся и внимательно слушают бабушкины сказки. А бабушка рассказывает о стародавних временах, когда солдаты ходили еще с косичками, а женщины украшали головы плюмажем, когда сама бабка была девушкой и распевала на гулянках в компании с теми, кого давно уже нет в живых (а из нынешнего поколения тогда никто еще и не родился на свет божий), или рассказывает о еще более древних временах, когда не было ни податей, ни судебных исполнителей, ни бумажных денег, ни аренды, ни перзекутора,— людям жилось счастливо, и царевичи женились на крестьянских девушках. «А про вас с царевичем не пели на улицах?» — со смехом спрашивают девушки. Бабка обижается, чихает, перья вспархивают под самый потолок, разлетаются по всей комнате, оседают на бабушкиных сапогах,— туго набитые соломой, они сушатся на скамье подле горячей печи, захватившей полкомнаты, ни дать ни взять канцелярия еврея-арендатора. Звучит смех, хихиканье. Бабушка сердится, а смех все громче. Вдруг из кухни послышался стук. Смех стихает.
Все вскакивают, прислушиваются, повернувшись лицом к кухне, а бабушка говорит:
— Ступай погляди, не воришка ли кот до плошки добрался и угощается? Опять, как намедни, все сало вылижет.
Но то был не кот — его сегодня обвинили напрасно,— а наш знакомый, ночной сторож Нича. Пробираясь по грязной улице, он услышал говор, смех и песни и, как представитель власти предержащей, решил зайти поглядеть, что творится в доме Перы Тоцилова (именно о его доме идет речь в этой главе).
— Глядите-ка, Нича! — весело закричали собравшиеся, потому что дядю Ничу любили все.
— Хорошо же вы за домом смотрите! Болтаете тут ерунду! Будь я тем, за кого меня выдают, мог бы вас до нитки обобрать! — говорит Нича, входя.
Переменился и он вместе с природой и селом: на ногах сапоги, на плечах дороц, сверху накинута длинная кабаница; под кабаницей рог, в который он трубит и каждый час будит село; на ходу волочится по земле длиннющая терновая дубинка.
— Да понимаешь, мы, чиновники, как все господа, ужинаем гораздо позже, чем вы, крестьяне... а иногда,
как говорится, от великой чиновничьей спеси так поздно, что даже вовсе без ужина обходимся.
— Хе-хе,— смеется хозяин,— что ж ты вино пьешь, коль не ужинал!
— Да знаешь, я так смекаю,— разглагольствует Нича,— что это еще вроде бы после обеда; а после обеда вино полагается. Верно, газда?
— А может, закусил бы чего? — спрашивает тот.
— А найдется? — осведомляется Нича.
— Для тебя как не найтись!
— Не мешало бы, не мешало! — замечает Нича.— Знаешь, как говорят: «Веселое сердце кудель прядет». Э, так и со мной сейчас. С пустой головой... то есть... хочу сказать — на пустое брюхо и службу справлять, и в рог дуть неохота.
— Почему не «утеплишься», так сказать, изнутри, вроде как я? — спрашивает хозяин.
— Э, легко дьяволу в болоте распевать, а тебе, газде, в своем доме со мной толковать.
— Ну-у, господам всегда мало. Все им кажется, что у нас, мужиков, добра всякого бог знает сколько.
— Да... сколько вам нужно и сколько бог даст. Знаем мы это. Почуял Нича еще на углу, еще на улице ему в нос твои разносолы ударили. Думаешь, властям предержащим неизвестно, что ты три недели назад заколол пару кабанов, жирных, что твои йоркширы? А послал бы ты их в Вену, наверняка получил бы медаль как образцовый виртшафтер, как говорят швабы.
— Значит, почуял, Нича? — говорит польщенный Пера.— Тонкий же у тебя нос, черт бы его драл!
— Потому-то я его и холю и скребу, как госпожа перзекуторша свое старое лицо,— говорит Нича, подходит к горящей свече и принимается мазать нос горячим салом.— Да и как не почуять! Одно дело крестьянский, а другое — наш, чиновничий нос! За то нам и платят, чтобы совали его всюду! Ну, ладно говорю?! Просто не мог я пройти мимо — до того сильный запах.
— Э, раз так... Эй, Джюка, ступай-ка сними из дымаря пару колбас и положи на жар для нашего Ничи... И сальца можешь малость добавить.
— Только не слишком благородный кусочек! — бросает ей вслед Нича.—' Отрежь такой, чтобы кожицы на пару добрых крестьянских опанок хватило. Ты не сму-
1 Хозяин (нем.).
щайся, что дядя Нича чиновник, а оттяпай мне этак попросту, по-мужицки. Кто знает, в каком переулке дядя Нича встретит зарю и позавтракает! Пускай болтается что-нибудь в его чиновничьей торбе. А, что скажешь,— грохочет Нича, заливаясь хохотом,— ладно говорю?
— Принеси и сала,— приказывает хозяин,— прихвати языка и краюху хлеба.
И пока Джюка готовит Ниче ужин, тот болтает с домочадцами и хозяином. Потом домашние щиплют перья, шутят и поют, а Нича беседует с хозяином с глазу на глаз.
— Я пришел к тебе не для того, чтобы поесть и выпить, хоть за то тебе и спасибо, газда Пера,— снизив голос, говорит Нича,— а ради твоей же пользы.— И затем тихим голосом выкладывает все, что слышал от пономаря Аркадия, о чем твердит все село,— про попов, про жалобу отца Чиры, о скором их путешествии, и добавляет, что именно сейчас, когда их преподобия долж-н ы отправиться в путь-дорогу, ни у кого что-то не находится крытой повозки.
— Значит, газда Пера, тебе понятно, что надо делать,— заканчивает Нича.— И, как я тебе сказал, сколько запросишь — не уступай. Сейчас тебе жатву снимать. Только...— предостерегающе подымает Нича палец,— молчок! Не вздумай шутить и брякнуть, будто я тебя научил. Преподобные отцы оба в моем «приходе», и... понимаешь... не хотелось бы, чтоб они знали.
Между тем подоспела Джюка с полной тарелкой и поставила ее перед Ничей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94