Скорее я пошел взглянуть в посл
едний раз на то, что украшало Олепинскую церковь.
Оказывается, на грузовике приехал Яков Балашов Ц сборщик утиля. Он погр
узил в кузов исковерканную медную утварь и тяжелые кожаные книги. Нескол
ько женщин молчаливо, безропотно стояли на папертях, наблюдая, как Яков в
ыносит и кидает в кучу то купель, то подсвечник, то медную ризу с большой и
коны, то какие-то цепочки. Женщины просились в церковь, поглядеть, но тепе
решний хозяин положения никого дальше дверей не пускал. Значит, неудобно
было бы выделяться и мне, хотя меня Яков Балашов не посмел бы не пустить в
овнутрь. Но пройти в церковь одному на глазах у людей, которых не пускают,
значило бы, во-первых, еще более унизить этих людей, подчеркнуть еще раз, ч
то именно им нельзя, а другим можно, а во-вторых, невольно присоединиться
к тем, кто вывозит, и сделаться с ними заодно. Сейчас получалось: я стою с те
ми, кого не пускают, и, как бы там ни было, пусть это всего лишь сборщик утиля
с сельсоветским мандатом, явственно получалось: вот стоим мы, кого не пус
кают и не подпускают, а там, за чертой, те, кто выгребает и увозит эти книги.
Глупость, конечно, но мне хотелось в эту минуту остаться по ею сторону мни
мой, но резкой черты.
Однако книги есть книги, и их нужно спасать. Я не знал, что написано в этих к
нигах, насколько они стары, но я видел, что это КНИГИ, и не мог допустить их с
толь бесцеремонного, среди бела дня, истребления.
В двух километрах от села я догнал грузовик Якова Балашова и посигналил
ему, прося остановиться. Он вышел из кабины и вопросительно посмотрел на
меня.
Ц Да вот, книги. Вы, собственно, куда их теперь, что с ними будет?
Ц В макулатуру. Видишь, какая гора. Я теперь сразу годовой план этими кни
гами выполню.
Ц Где ваша база? Куда вам придется везти эту макулатуру?
Ц В Ундол, там наша база.
Ц Слушай, а может быть, ты отдашь эти книги мне?
Ц Как же я отдам? Не имею права, они теперь цену имеют, никак нельзя.
Ц Какова цена?
Ц Цена на макулатуру во всем государстве одинакова: две копейки за кило
грамм.
Ц Да… Здесь их порядочно. Намного потянет. Продашь или нет? Те же деньги. Т
ебе даже лучше, не везти, не канителиться.
Ц А план?
Ц Заприходуем в сельсовете мои деньги, все будет официально. А я тебе све
рх плана со своей стороны…
Ц Право, не знаю. Да ведь их здесь знаешь сколько? Их тут!.. Надо бы на весы, п
о порядку.
Ц Прикинем. Счет ровный: как сто килограммов, так два рубля.
Ц И ты будешь платить деньги за этот хлам?
Ц Да уж придется.
Книги мы перегрузили быстро. Яков разохотился.
Ц Может, это… чего из медных изделий. Поройся в кузове.
Я начал рыться. Но что я мог взять себе из медных изделий? Попался оклад Ев
ангелия с дивными медальонами из эмали, но каждый медальон был раздавлен
. Попался венец, под которым венчали, но он был измят, изломан. Попался медн
ый кувшин с крышкой, я его взял, он оказался изделием семнадцатого века. По
пался медный изящный ковшичек, взял и его. Больше нечем было поживиться у
Якова в кузове. Не тащить же домой подсвечник полутораметровой высоты.
Хотелось мне взять купель. Как-никак и сам я побывал в ней, и все люди в окру
ге, от старого до малого, побывали тоже. Но какой-то ложный стыд, я не хочу и
скать иного определения Ц именно ложный стыд остановил меня. Ну как же т
ак, писатель Ц и вдруг купель! Книги Ц одно дело. Книги Ц это можно понят
ь. Но купель? Потом я очень жалел о своем малодушии. Жалею и теперь, чем даль
ше, тем больше.
Дома я раскрыл наугад один из кожаных фолиантов. Даже не зная церковносл
авянского языка, можно было разобрать начертанное причудливой красной
и черной вязью: «Напечатано повелением благоверного и благодатного вел
икого Государя нашего Царя и Великого Князя Алексея Михайловича».
Второй неожиданностью были книги со всевозможными записями. Они хранил
и имена крестьян и крестьянок наших за последние двести лет. Кто ходил на
исповедь, кто не ходил на исповедь, кто с кем сочетался законным браком. Та
к, например, на первой странице одной книги сохранилась запись, относяща
яся к 1871 году, о том, что сочетается браком вотчины князей Салтыковых време
нно обязанный крестьянский сын Алексей Дмитриев и девица Марфа Петровн
а. Жених двадцати лет, а невеста семнадцати. На брак имеется от родителей и
местного начальства дозволение… и так далее, о том, что оба находятся в зд
равом уме, что родства между ними духовного и плотского, возбраняющего б
рак, нет… Жених «…села Оленина крестьянин Алексей Дмитриевич Солоухин р
уку приложил. Вместо безграмотной невесты села Оленина крестьянской де
вицы Марфы Петровой за безграмотством по ее личной просьбе того ж села к
рестьянин Иван Митрофанов руку приложил».
Все книги я расставил и разложил на полки. Операцию по спасению церковно
й библиотеки села Олепина можно было считать законченной. Но нужно было
во что бы то ни стало посмотреть иконы, прежде чем их тоже увезут на грузов
ике в соседнее село Черкутино, подальше от глаз олепинских жителей, там у
ж и сожгут.
Председатель сельсовета доверил мне ключ на одни сутки, с тем чтобы я, не в
озбуждая любопытства своих односельчан, вошел в церковь, не торопясь осм
отрел ее и, если что понравится, взял.
И вот я один в притихшей, но гулкой церкви. На полу валяются страницы, выпа
вшие из книг. Нельзя ступить без того, чтобы под ногой не захрустели стекл
а. Две большие иконы, с которых были сняты серебряные ризы, тоже лежали на
полу, одна с отколотым краем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62