Ц Э, брат, пьяница проспится, а дурак Ц никогда. Неси свою пилу.
В это время мой взгляд задержался на переднем углу избы. Он скользил, мой в
згляд, десятки и сотни раз в течение двадцати с лишним лет и ни разу не ост
анавливался, а теперь, словно споткнувшись, остановился и вцепился намер
тво. Передний угол комнаты занимала большая черная как уголь доска. Я под
ошел и стал разглядывать.
Ц Или заинтересовала? Возьми к окошку на свет.
Я отвязал жирную от многолетнего мушиного сидения веревку, снял икону и
поставил ее против света к окну. Сквозь черноту, сквозь олифу, спекшуюся р
убцами, сквозь копоть и грязь проглядывали темно-вишневые одежды святог
о, изображенного в рост. Он был в короне и как будто с кадилом, и угадывалис
ь еще на темно-вишневой одежде тонкие узоры, нарисованные золотом. Когда
я смотрел на икону сбоку, вскользь, некоторые места ее выделялись рельеф
но, и мое воображение рисовало мне, как поздний живописец наляпал на эти м
еста своих поздних варварских красок. С этой минуты до некоторых пор (пок
а я все же не научился немного разбираться в иконах) мне повсюду мерещили
сь поздние записи по нескольку слоев: окошечко, прорубленное из тьмы в си
яющий древний век, неотступно стояло перед моими глазами.
Ц Дядя Никита, где ты ее достал?!
Ц В Фетининской церкви, в алтаре. Я работал в совхозе кузнецом, жил в Фети
нине. Когда церковь закрыли, этих икон валялось Ц батюшки мои светы!
Ц И куда их потом? Может, свалили в какой-нибудь сарай и они лежат…
Ц Что ты, тогда же все извели.
Ц Как так извели?
Ц Из них ящики для картошки сколачивали.
Ц Может быть, эти ящики целы? Как думаете, если поехать в совхоз?
Ц Да нет. Тогда еще, при мне, ни одного ящика не осталось.
Ц Но куда делись ящики, не могли они испариться, как вода?
Ц Не знаю, куда все девается? А эту я из фетининского алтаря прибрал. Она т
огда поновее, пооглядистее была. Теперь совсем плоха стала, почернела, не
разберешь.
Ц Вот и подарил бы ее мне.
Ц Ну и что, возьми.
Так я стал обладателем старинной черной иконы. К дяде Никите я шел спокой
но, и задача у меня была одна: попросить, чтобы он наточил пилу. По дороге к н
ему я не знал, что из простого смертного, обуреваемого ежедневно десятка
ми и сотнями мелких забот, я через полчаса превращусь в собирателя и все э
ти сотни разрозненных забот, стремлений, усилий преобразуются и сольютс
я в одну-единственную заботу, в стремление, направленное в точку, и оттого
еще более сильное, сильное до горячечности, до дрожи в руках. Я пришел к дя
де Никите одним человеком, а ушел другим. Это перевоплощение было подгот
овлено, конечно, тем, что увидел и услышал я у художника в мастерской, и еще
целым рядом дополнительных обстоятельств, о которых здесь распростран
яться излишне. Все это так, но совершилось перевоплощение все-таки в тот м
омент, когда дядя Никита отдал мне икону, спасенную им из алтаря Фетининс
кой церкви, и когда я эту икону принес домой.
Я осмотрел икону со всех сторон, и мною овладели противоречивые чувства.
На обратной стороне доски не было шпонок, которые, как мне рассказали, дол
жны быть на всякой иконе. Я не мог решить, в хорошую или плохую сторону отл
ичает отсутствие шпонок мою икону от остальных икон. Доска обработана не
рубанком, а скребком, что должно говорить о древности. Икона черна, но у не
е нет ковчежка, который, как мне точно сказали, является признаком старин
ы.
Я положил икону на стол, налил в блюдце подсолнечного масла, взял ватку и б
ережно протер живопись на иконе. Темно-вишневое начало проступать из-по
д темноты сильнее, чем до протирания. Я поставил бы и компресс Ц фланельк
а, стеклышко, гирька, Ц но у меня не было той химии, которая была у художник
а. У меня не было даже спирта, который мог бы кое-как заменить настоящие кр
епкие растворители. У меня не было и нашатырного спирта, и я был вынужден о
граничиться подсолнечным маслом.
Масло высыхало, я намазывал икону снова, и живопись вновь проступала ясн
ее, и это приносило мне почему-то большое, волнующее удовольствие.
Когда начинается любая коллекция, когда появляется первый коллекционн
ый предмет, возникает горячечное стремление, чтобы предметов стало как м
ожно больше и притом как можно скорее. Меньше всего думаешь, что настояща
я коллекция складывается годами и десятилетиями. Хочется составить ее п
о возможности за три дня.
Потом уж Павел Дмитриевич Корин, показывая мне свою, лучшую в России, а зна
чит, и во всем мире частную коллекцию икон, говорил:
Ц Это ведь не так просто и требует больших денег. Первый состав моего соб
рания был другой. А потом происходил отбор. Взамен пяти плохих достаешь с
ебе одну среднюю, вместо трех средних достаешь одну хорошую. Вместо трех
хороших приобретаешь одну высшего класса, одну удивительную и прекрасн
ую икону. Мне понадобилось сорок лет, чтобы составить это собрание истин
но прекрасных икон. Все деньги, заработанные трудом художника, я вложил в
это собрание.
Тогда же, на квартире у Павла Корина, я еще раз, а может быть, в первый раз по-
настоящему понял, что собирательство собирательству рознь. Каково было
бы видеть, что такой художник и такой человек, как Корин, увлекся коллекци
онированием, скажем, морских камешков или пуговиц, бабочек или птичьих я
иц. Мелковато и странно. Противоречиво и бессмысленно. Причуды и забава в
место миссии, вместо подвига. Страсть, как человеческое чувство, может бы
ть та же самая, но предмет-то страсти совсем иной.
Великое древнее искусство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62