Оно выделяется словно куст из травы
, и, пожалуй, слово «куст» больше всего определяет дело. Так нам и сказали о
днажды, когда мы спрашивали дорогу:
Ц Вон, видишь куст. Доедете до него и возьмите влево.
Куст, когда подъехали, оказался деревьями тридцатиметровой высоты. Мы да
же поспорили. Один говорил: потому на кладбище такие высокие деревья, что
их десятилетиями не трогает топор. Они растут себе и растут. Другой наста
ивал: потому они в два раза выше остальных деревьев, что корни добрались в
конце концов до гробов.
Как бы там ни было, кладбищенской церкви в Черкутине не видно из-за деревь
ев. Поэтому мы спросили у встретившейся нам черкутинской жительницы:
Ц Скажите, цела ли деревянная церковь, что стояла раньше на кладбище?
Ц Должна стоять, Ц как бы даже испугалась женщина. Ц Я сама давно на кла
дбище не была, но если бы сломали, было бы слышно. Она ведь не служит, церков
ь-то, с двадцать седьмого года. Внутри все повыгребено. Одна постройка ост
алась. Да вы сходите к дедушке Николаю, церковному сторожу, у него обо всем
и узнаете. Дедушка Николай ослеп теперь, из дому не выходит. Но язык у него
еще в действии, и разумом покуда скрипит. Кладбище выглядело так: большая
зеленая луговина на краю Черкутина. Посредине деревянная церковь.
Потом (окружая церковь) могилы, липы, сирень. Потом (окружая все это) кирпич
ная ограда с железными витиеватыми решетками, У главных ворот кладбища,
по эту сторону кирпичной ограды, лепились друг к дружке крохотные, словн
о игрушечные, домики. Каждый домик, однако, имел вид настоящей деревенско
й избы: и прясло, и завалинка, и два-три оконца, и дворик, и кровелька, и труба
. Назывались эти избушки кельями, а жили в них одинокие женщины-монашки.
Бывало, мы заглядывали в оконца кельи (ребятишкам можно) и видели, что все
там внутри тоже настоящее: стол, самовар на столе, сахарница, на полу чисты
е половички и даже беленая русская печка.
Домишки обветшали теперь, вросли в землю по самые окна. Иная крыша достае
т углом до зеленой травы.
В одной из этих келий должны были мы отыскать дедушку Николая Ц слепого
и немощного сторожа закрытой кладбищенской церкви. Пригнувшись, протис
нулись кое-как с крыльца в сени, чиркая спичками, нашли дверь, которая ока
залась запертою изнутри на крючок. Сначала мы стучали вежливо, сгибом па
льца. Однако толстая дверь, обитая рваным ватным одеялом, поглощала наш в
ежливый стук, и мы начали стучать кулаком. Никакого шевеления, никаких шо
рохов за дверью не слышалось. Мы стали дергать за дверь и окликать дедушк
у Николая. Тишина.
Кошка пришла на шум и стала оживленно бегать перед дверью. Должно быть, он
а давно не была в избе и теперь обрадовалась оказии: если бы открыли нам, в
бежала бы и она.
Вдруг нам сделалось жутко. Пришла мысль: а не умер ли дедушка. Немощен, глу
х и слеп. Кто за ним ходит, кто следит? Если не сегодня, то рано или поздно та
к вот, вероятно, все и произойдет: будут стучать, дергать дверь, а потом, не д
остучавшись, выломают топором идя влезут через окно.
Кошка нетерпеливо бегала вокруг нас, совалась мордочкой к щели, царапала
дверь когтями.
Как ни странно, кошачье царапанье оказалось успешнее нашего стука. За дв
ерью что-то переменилось, что-то послышалось. Зашуршало по притолоке вок
руг крючка, звякнуло, и дверь ослабла.
Желтобородый, пергаментный дедушка Николай отошел в сторону, не мешая на
м пройти в горенку. Кошка бросилась вперед нас, сунулась к лакушке, вырази
тельно поглядела на хозяина и стала ластиться об его латаные-перелатаны
е валенки.
Дедушка Николай почти не слышал. Никак не мог он понять, кто мы такие и что
нам нужно. Я кричал ему в самое ухо, но, крича, можно было передать только го
лую суть. Немыслим был задушевный разговор, который расположил бы дедушк
у к неожиданным пришельцам. К тому же он нас не мог видеть из-за слепоты. Ос
тавался нелепый, на всю избушку, а казалось Ц на все Черкутино, крик.
Ц Церкву, церкву хотим поглядеть!
Ц Ломать хотите? Пусть бы постояла еще немного.
Дедушка говорил с нами, как с детьми, тихим ласковым голосом, и крик мой от
того был еще нелепее.
Ц Нет, мы не ломать, мы только поглядеть! Не осталось ли чего! Иконы!..
Ц Жечь хотите иконы-то? Погодили бы еще немного.
Ц Не жечь! Мы интересуемся живописью! Изучаем старину! Можно ли нам сходи
ть в церковь?!
Ц Давно я там не был. Одно скажу: давно уж все растащили. То одна придет: «Д
ядя Николай, дай иконку», то другая придет: «Дядя Николай, дай иконку». А я т
ак подумал: все равно им пропадать Ц берите. Берите, милые, молитесь. Здес
ь им все равно пропадать. Ну вот, сначала приходили спрашивали, а потом без
спросу стали в церковь ходить, а потом я ослеп и ослаб. Теперь, я думаю, там
вовсе ничего не осталось. Сходите, поглядите. Там не закрыто. Кто хочет зах
одит, чего хочет берет. А я давно там не был, давно.
Войдя в кладбищенские ворота, мы оказались на широкой прямой тропе, заро
сшей травкой. Справа и слева от тропы стояла стеной бурная зелень запуще
нного кладбища. Впереди, в перспективе, тропа, или, скажем, аллея, заканчив
алась небольшой деревянной церковкой. Кладбище не было заброшено в полн
ом смысле этого слова. На нем продолжали хоронить. Но оно было невероятно
запущено. Липы восемнадцатого века разрослись и сплелись ветвями, образ
овали сыроватый полумрак. Десятилетиями падали на землю прутья с неисчи
слимых грачиных гнезд. Эти прутья перегнивали. Десятилетиями падал на зе
млю грачиный помет, он перемешивался с землей и прутьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62