Погоревав над грудой бывших икон, мы решили спуститься вниз, обследовать
саму церковь. Да и нужно было торопиться: быстро смеркалось, особенно зде
сь, на кладбище, в окружении лип, обступивших маленькую церковь и со всех с
торон нависающих над ней.
Как только мы открыли собственно церковную дверь и шагнули внутрь церкв
и, так и были оглушены паническим хлопаньем крыльев. Напуганные нами, выс
око в церковном куполе бились голуби. Мы и сами вздрогнули от неожиданны
х и столь громких звуков в тишине сумеречной кладбищенской церкви. Голуб
и постепенно успокоились, нашли окно, через которое летают, а мы начали ос
матриваться вокруг.
То, что мы увидели, не поддается никакому описанию. Обычно из закрытой цер
кви вывозят утварь, и церковное здание становится складом, клубом, разби
рается на кирпич. Эта церковь отличалась тем, что закрыть-то ее закрыли, н
о сразу же и забыли о ее существовании. Вся церковная утварь: медные подсв
ечники, шкафы, лампады, книги, цепочки, разные церковные тряпицы Ц все это
осталось на месте и разорялось постепенно в течение двадцати пяти лет. П
одсвечники ронялись на пол, цепочки обрывались, шкафы опрокидывались, кн
иги рассыпались на отдельные листы, стекла оконные, стекла, загораживавш
ие иконы, а также стекла лампадных цветных стаканчиков бились, и теперь н
ельзя было ступить шагу, чтобы стекло не хрустело под ногами. Бронзовые о
клады, отодранные от икон, валялись, скрюченные самым замысловатым образ
ом, дубовый престол в алтаре перевернут вверх ногами, место под престоло
м разворочено ломом, В иконостасе зияют пустые гнезда для икон. Голубины
й помет, накопившийся на резных, позолоченных перекладинах (тяблах) икон
остаса, завершал картину общего запустения.
Можно было бы долго ходить по церкви и рассматривать то, что валялось под
ногами. Так мы впоследствии и делали Ц и находили то книгу, напечатанную
в XVII веке, то медную посеребренную тарелочку с резными изображениями на н
ей, то овальный медальон, отвалившийся от свадебного венца, то лампадный
стаканчик из стекла, которое по глубине цвета спорило с настоящим рубино
м.
Все это мы делали впоследствии, на досуге, потому что в церковь можно было
ходить хоть каждый день. Мы побывали в ней потом еще четыре раза и всякий р
аз находили какую-нибудь красивую и древнюю церковную безделушку.
Теперь нам нужно было быстро и решительно осмотреться. Нас пока что не ин
тересовали медные тарелочки и цепочки от лампад. Мы искали иконы, которы
е из Горяминской церкви могли перейти в Черкутинскую основную церковь, а
из Черкутинской основной в эту вот, второстепенную, кладбищенскую.
Но здесь нас ожидало почти полное разочарование. Церковный иконостас бы
л пуст. На дрова ли, молиться ли растащили черкутинские жители все иконы, н
о для нас не осталось ничего. Уцелел только самый верхний рядок иконоста
са Ц деисусный чин. Потому и уцелел, что добраться до него было невозможн
о. Кто-нибудь и долез бы, докарабкался бы по резным золоченым перекладина
м, но ведь мало добраться, нужно там, наверху, работать, отдирать планки, вы
нимать иконы из гнезд, и все это пришлось бы делать одной рукой, в неудобно
м положении, рискуя сорваться и полететь вниз. Кроме простого желания ут
ащить что-нибудь из церкви хотя бы и на растопку, тут нужен был энтузиазм,
фанатизм собирателя, азарт охотника, для которого не существует преград.

Не помню, как мне удалось вскарабкаться под купол церкви. Пересохший гол
убиный помет сыпался на меня, застревал в волосах, попадал в глаза. Резные
позолоченные завитушки отрывались, когда я пытался ухватиться за них ру
ками или опереться на них ногой. Зато планки, которые нужно было оторвать,
чтобы освободить иконы, не хотели поддаваться. С невероятным трудом, в по
лувисячем положении, с онемевшей левой рукой, которой я держался, чтобы н
е упасть, мне удалось освободить из гнезда одну икону. Спуститься с ней вн
из у меня не хватило бы ни сил, ни сноровки. Приходилось бросать икону, хот
я всякий собиратель скажет, что это варварство и преступление, потому чт
о икона при падении может расколоться. Утешало то, что она в массивном мед
ном окладе, который охватывает ее не только спереди, но и с боков, и что это
т оклад предохранит доску от удара.
Я бросил, внизу охнуло, звякнуло, отдалось эхом в мертвой сумеречной церк
ви, затихло. Когда я услышал под собой прочный пол, руки и ноги у меня дрожа
ли от перенесенного напряжения.
Икону мы понесли к выходу на свет. На траве под открытым небом дышалось ле
гко и радостно. Скорее мы начали снимать грубый, аляповатый медный оклад.
По форме икона была узкая, вытянутая в длину, а верх у нее был закругленный
, полукруглый. Наступил волнующий решительный момент. Выдернув все гвозд
ики, мы сразу сняли оклад, как сдергивают с нового памятника белое полотн
о или как отдергивают занавес в театре Ц и все ахают, пораженные красото
й монумента или декорации. Мы ахнули тоже, ибо то, что мы увидели, было необ
ыкновенно. Как бы это подоходчивее рассказать.
В начале записок я говорил, что у всякой древней иконы должен быть ковчег.
На иконной доске во всю ее плоскость существует небольшое углубление, вы
пуклыми остаются только поля иконы. Ковчег Ц первый признак древности и
, ну, что ли, хорошей породы. Поднимая оклад, мы, естественно, жаждали увидет
ь ковчег. И вот мы его увидели и даже провели пальцем по доске, чтобы убеди
ться: да, углубление существует, оно не только зримо, но и осязаемо. Палец н
атыкается на порожек высотой в несколько миллиметров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62