Машина пела, несясь по трассе. Он знал, что идет с запасом времени, что получит высокую оценку, и предощущение радости волновало его. Давненько не навещала его удача, забыл ее вкус. А это так приятно! Не все же захватывать похвалы выскочкам да подлизам. Где теперь Савчук?.. На собрании распинался, чуть ли не в грудь себя бил: вот я уже второй класс нюхаю, а ты, Гурьян, как был, так и останешься с низкой солдатской квалификацией. Дудки! Посиди сегодня ты в
луже. Он замедлил скорость у пригорка, включил первую передачу. Сам по себе пригорок не так уж крут, но есть там препятствие, именуемое эскарпом. Оно коварное! На нем-то и срезались Гафуров и Савчук. На мгновение сжалось сердце: «Неужели и я тут задержусь?» Преодолевать эскарп надо под прямым углом, и как только гусеницы коснутся его, плавно увеличить подачу топлива, чтобы машина поднималась без рывков, иначе заглохнет мотор. Гурьян так и делал. Но что это? Впереди, как раз по левой колее, каменная стенка обрушилась. «Это Савчук или Гафуров долбанули ее!» — понял танкист. Что теперь делать? Идти прямо — гусеница при подъеме соскользнет — земля-то сырая! — и танк скатится назад. Вот тебе и удача!
От напряженного раздумья сразу взмок. Отходить назад нет времени,— и он двинулся на препятствие с небольшим поворотом вправо, так, чтобы левая гусе-4 ниша миновала разрушенный участок. Весь окаменел, пока танк, задирая нос, карабкался на стенку. — Не сорвись, родимый! — шептали его губы. Не подвела стальная гусеница, не соскользнула с препятствия. На какие-то доли секунды пятьдесятпятка зависла, оторвавшись кормой от грунта, перевалила центром тяжести через эскарп, облегченно загудела. Вот этого момента и ждал Гурьян с настороженностью зверя, — тотчас уменьшил подачу топлива. Иначе получится печальная музыка: богатырская машина без нагрузки взревет мотором, сделает прыжок, ударится всей тяжестью и заглохнет.
Передние катки с гусеницами плавно легли на землю. Теперь снова — скорость, скорость! И некогда смахнуть капли пота, обильно выступившие на лице. И опять все обернулось песней. Стальной мотор торжествующе орал об удаче,— это он вытянул многотонную махину на стенку, сделал немыслимое. В гуле его как бы угадывались слова: «А ты подружись со мной — не того еще добьешься! И классность тебе повысят, и звание присвоят, и еще раз утрешь нос зазнайке Савчуку».
Трасса осталась позади. Только что преодолена залитая водой воронка. С последнего взгорка Виноходов уже видел вышку, столбики исходной линии, стоящего около них командира роты с секундомером в руке. Тот ободряюще поднял большой палец. «Значит, время отличное!..— обрадованно дрогнул Гурьян. — Значит, я снова механик. Ура!..»
Когда жаркий от неистового бега танк пересек финишную линию и застыл на месте, парень живо, по-мальчишески выскочил из люка.
— Ну как, товарищ лейтенант?
— Отлично! Поздравляю,— сказал ротный и пожал ему руку.
Русинов и себя поздравлял: он вытянул танкиста, от которого отмахнулись другие, помог ему обрести уверенность в себе. Видя как осветилось лицо солдата, он сам испытал чувство радости.
— Молодец ты сегодня! Лучше всех выполнил упражнение.
— Спасибо, товарищ лейтенант, — пробормотал Гурьян, взволнованный и смущенный похвалой. И тем, что встретили его у финиша. И тем, что руку пожали.
— Что там с эскарпом?
— Нарушилась стенка в одном месте. Теперь надо брать правее на полметра.
— Что ж, еще раз молодец... Слышал, Ковров?.. Твой черед.
По танкодромной трассе снова неслась стальная машина, оглашая окрестности могучим ревом. Русинов заполнял журнал учета боевой подготовки, сравнивал новые оценки с оценками за прошлые месяцы. Новые были намного выше.— «Ежели так и дальше пойдет, к Октябрю рота станет отличной!»
Зажмурив глаза и заложив руки за смуглую шею,-весь напрягся, распрямил затекшую спину. Рабочий день окончен, можно и домой идти (ключ от полученной на днях квартиры лежит в кармане и напоминает о грядущих радостях бытия!). Да вот не отпускает этот самый журнал. Анатолий испытывал чувство гордости, не без удали восклицая в мыслях: «А ведь мы кое-что могем!» По-мечталось об итоговом ротном собрании в конце года. Разумеется, что-нибудь бодрое, зажигательное сказать нужно танкистам.
Он обычно ставил перед собой конкретные цели. И новые мечты его были таковой целью. Вполне достижимой, реальной. Став ротным, Русинов умело приводил в действие внутренний механизм подразделения, и все шло так, как ему хотелось. Он теперь походя решал многое из того, над чем недавно ломал голову часами...
В канцелярию вошел Микульский. Фуражка победно сдвинута над влажным морщинистым лбом, в блеклых глазах — удовлетворение.
— Все, командир!—с облегчением молвил он, садясь около стола на табуретке.— Закончил беготню. Завтра выпишут документы.
— Поздравляю, Серафим Антонович.
Прапорщик брал последний отпуск перед увольнением в запас, и потому отвечал на поздравление сдержанным вздохом. Ротный понял его, спросил:
— Чем думаешь заниматься в отпуске?
— Рыбалкой,— Микульский достал сигареты.— Закурим?
— Давай...— Затянувшись дымком, Анатолий заговорил с задумчивой улыбкой.— Да-а, рыбалка вещь приятная. Когда-то любил ее крепко, хотя попадалась больше мелочь. Крупную браконьеры сетями повыдушивали. А у вас тут есть солидная?
— Ого! — рассмеялся Микульский, показывая желтые, изъеденные никотином зубы.— Иной раз такой чертяка залезет на крючок, что еле-еле управишься с ним. Помню, года три назад ездил с женой к ее родичам на Волынь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104