Наводчики у прицелов, точно слепые котята...
— А я тебе говорил, больше потей на тренировках! Не прислушался ты к моему слову,— заметил Анатолий.
Товарищ глянул на него недружелюбно.
— Давать советы все мастера. Посмотрел бы я, что бы ты делал с моими дуботолами. Только и знают, что дремать на занятиях.
— Ребята у тебя боевые. Все зависит от того, как заниматься с ними. А как ты делаешь? «Сейчас рассмотрим принцип работы стабилизатора...» Целый час толкуешь о каждом проводничке. Зачем такой академизм? Солдаты все это в учебном слышали, и им скучно...
— Да перестань, Толька! — раздраженно оборвал его Евгений.— Загоров вкручивал мозги, теперь ты. Ему я уже дал отповедь.
— Дело твое. Но с отповедями поосторожнее, а то нарвешься на неприятность. У комбата норов — не дотронься.
— А, плевать!..
Грохнул орудийный выстрел, за ним — второй. Третьего не последовало. Загоров тоже не рассчитал время.
— Вот видишь! — воскликнул Евгений.— И комбат-партачит.
Отстучала дробь пулеметных очередей, усилился гул идущего назад танка. Объявили результаты заезда: хорошо.
— Стрелять все-таки можно,— обронил Анатолий. Глянув на приунывшего товарища, стал успокаивать его: — Не переживай, все обойдется. В службе ведь, как в атаке: то бежишь, то упадешь. Главное — вставать и бежать дальше.
— С кем бежать-то? — опять сетовал на своих наводчиков Евгений.— Словно сговорились: один мажет, другой...
Выплывший из тумана танк развернулся на исходном и замер. Из люка вынырнул Загоров, решительный, нахмуренный. Соскочил в размешанную грязь, зашагал к вышке. Мимо лейтенантов прошел молча, хлопнул
дверью. Постояв еще под моросящим дождем, друзья тоже зашли в огневой класс. Вскоре комбат и ротный, оба возбужденные, спустились вниз. Как видно, между ними произошел не очень приятный разговор.
— Нет, Василий Григорьевич, это не довод,— воз-разжал Загоров.— Мишени видны, и выполнять упражнение можно.
— Как будто обязательно стрелять в туман! Лучше выбрать другой, более погожий день. Выполняли же упражнения две роты при хорошей погоде, а чем мы хуже?
Сойдя с лестницы, Загоров сказал капитану:
— Я вижу, вы опасаетесь, как бы ваша рота не получила низкую оценку по огню. А я боюсь, как бы она не сгорела в бою, вся, до единого танка!.. Там тоже встретится туман, дым, пыль. К тому же будете стрелять не только вы, но и вас будут лупасить.
- Ну бой—другое дело,— отозвался Приходько.— Там кто кого. А сегодня я просто не вижу причины рисковать.
— Причина есть: готовить людей к войне,— стоял на своем Загоров; вдруг он повернулся к Русинову: — А вы, лейтенант, тоже боитесь стрелять в такую погоду?
— Нет, я не боюсь. Если не сейчас, то когда же еще может командир испытать подчиненных?
— Истинно так!.. Значит, уверены в своих танкистах?
— Как в самом себе... Разрешите стрелять моему взводу!
Евгений был ужасно удивлен и раздосадован. Напряженно-осуждающе смотрел на товарища, словно хотел остановить его взглядом.
Ротный, жуя спичку, сплюнул под ноги, опасливо предупредил:
— Видимость-то неважная. Может, не стоит напрасно снаряды жечь? Не камушки бросаем. Как выстрел, так пара хромовых сапог.
— Тогда не стоит нам быть и командирами! Загоров еще обдумывал что-то. Наконец лицо его
разгладилось.
— Что ж, лейтенант, начинайте! — кинул он.
— Есть, начинать! — И взводный выбежал под дождь. Комбат поднялся наверх, а Приходько все еще медлил, словно решал трудную задачу.
— Тяжелую ношу взвалил на свои плечи Русинов,— заговорил он.— Как думаешь, Дремин, сможет его взвод выполнить упражнение?
— Еще как сможет!
— Хорошо бы, а то роте совсем труба.
Сверху позвал его Загоров, и капитан поднялся по лестнице.
— Русинов на все способен! — зло и расстроенно бормотал Евгений.— Даже друга утопить. Ай да Толик! Не ожидал я...
Сел на табуретку и застыл в неподвижности, обреченно опустив голову. Идти к своим танкистам было крайне стыдно; и оттого, что завалили стрельбу, и оттого, что сорвавшись, накричал на наводчиков. В ушах еще укоризненно звучали слова Хаджимуратова: «Как научен, так и стреляем».
Но такова натура у Евгения,— и знал, что сам виноват в своем позоре, а на скамье подсудимых видел ухватливого приятеля. Что он мог поделать с собой, если нутро протестовало против того, что его обходят? И кто —Русинов!
Евгений ударил кулаком по столу — так муторно было на душе. Не выскочи Толька, и сошло бы с рук. Стрельбы отложили бы, плохие оценки посчитали недействительными. Так нет же!
«А еще другом зовется»,— оскорбленно терзался он, с пасмурным лицом наблюдая в окно, как русиновцы расторопно загружают боеприпасы, скрываются в люках.
По команде «Вперед!» взревели моторы и танки, все три одновременно, набирая разбег, втягиваясь в туман и видом и звуком, как бы растворились в водянисто-мыльной мути. «А если Толька не сорвется и вытянет роту! — предположил Евгений, но тут же отмахнулся от этой мысли.— Все равно друзья так не делают».
Полигон был избит, изъезжен вдоль и поперек, особенно на направлениях стрельбы, и боевые машины покачивались в жидкой грязи, как лодки на волнах. Перед прицелами белесилась туманная наволочь. От одного ее вида в душу просачивался холодок.
Остывая от запальчивости, Анатолий все яснее сознавал, какую ответственность только что взял на себя. Промахнешься — наживешь кучу неприятностей, насмешек. Да и сразить мишени — невелика корысть; и друга подведешь, и командиру роты подпустишь шпильку,— при случае он соответственно отблагодарит тебя.
Но ведь не ради них, не для показа и красивых речей идет боевая учеба!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104