— Что ж, тогда пошли полегоньку! Толя догонит нас. За пляжем, около низко изогнутых труб, брызгая жемчужной, манящей влагой, баловались две загоревшие девочки. Лена останозилась.
— Женя, не хотите воды напиться?
— Может, купить минералки или пива?
Торговые палатки находились неподалеку, за кленами. Можно было посидеть за столиком под матерчатым навесом. Людей уже мало осталось, расходятся.
— Нет, лучше здесь. Так пить захотелось... Здесь особенно вкусная вода — из скважины.
Она наклонилась, подставив ладонь под прохладную струю. Должно быть ей и самой было чудно, что она вот так утоляет жажду. Светлые, крупные, будто картечины, капли падали с ее руки и разбивались о доски под трубами, оставляли влажные пятна на пыльных босоножках.
— У-ух,— облегченно вздохнула девушка, выпрямляясь и смеясь.— Аж на душе легче стало.
Евгений тоже припал к живительной, прохладной струе. А потом влажной ладонью провел по лицу, по шее и груди под майкой. Сразу почувствовал себя бодрее, и они пошли дальше, разговаривая, обмениваясь шутками.
Лена еще не избавилась от наивности, мало знала жизнь. А некоторые ее замечания свидетельствовали о том, что сердечные бури пока не задевали ее серьезно. Но и простушкой ее не назовешь — в суждениях она независима. К тому же вполне развилась и расцвела. Тайная прелесть неизведанных еще наслаждений чудилась во всем ее жизнерадостном облике, в каждом взгляде, повороте головы.
Когда выбрались на лесную дорожку, Лена потянулась за веткой, при этом фигура ее обозначилась так женственно! Он даже затаил дыхание. И чтобы дать выход обуревавшим его чувствам, показал на деревья, что манили прохладой, сочной листвой.
— До чего милая рощица! Прямо-таки достойная кисти Куинджи.— Он повернулся к девушке.— Помните его березовую рощу?
Она, конечно, помнила. Чуть помолчав, начала рассказывать:
— Как-то папа повез нас в Москву, и мы три дня ходили в Третьяковку. Все казалось мало... Знаете, можно часто увидеть копии с картины Шишкина «Утро в сосновом лесу». Так вот я не понимала, почему с таким усердием копируют ее. А тут дошла до оригинала и замерла, будто вкопанная: это же в самом деле изумительно! Картина вся пронизана светом, идущим как бы изнутри, из-за сосен.
— Да, это здорово! — подтвердил Евгений задумчиво.— Там рядом висят еще две его картины — «Рожь» и «Бор». Как будто две великолепные поэмы... А кто из русских художников понравился вам больше всего?
— Многие! И Репин, и Суриков, и Левитан...
— Левитан не может не нравиться! — подхватил он.— Какой глухой уголок изображен на картине «У омута»! Кладка, темная вода, лесок... Так и хочется посидеть там.
— В соседнем зале — Серов.
— Чудесный портрет Ермоловой.
— А мне почему-то он не понравился, какая-то парадность и надменность во взгляде знаменитой актрисы.
— Ее надо понять, вдуматься, и тогда перед вами откроется целая жизнь? Гордая осанка женщины, знающей, что такое успех, и в то же время тона сдержанные, приглушенные, я бы сказал, драматические. Жизнь прожита, впереди ничего светлого, обнадеживающего. На лице — воспоминание о неповторимом, прекрасном прошлом... Все так сильно передано, так волнует!
Лена с уважением посмотрела на Евгения.
— Я тоже запомнила этот портрет, и долго стояла перед ним, а вот оценить не сумела.— Помолчав, она добавила:—У вас, наверное, стойкая память.
— Память у меня абсолютная,— сказал он не без гордости.— Стихи, да еще добротные, схватываю с первого чтения.
Евгений собирался уже продекламировать что-либо, когда заметил, что его спутница вдруг стала задумчивой, грустной, несколько раз оглянулась.
«Ждет Русинова»,— понял он.
— А вы давно знаете Толю? — спросила она. — Однажды вы сказали, что он может учить уставы даже в то время, когда все смотрят хоккейные матчи. Неужели он ничем не увлекается?
— Почему же!.. Увлечений у него много — театр, кино, шахматы. Запоем читает книги.
— А вам не кажется, что Толя со странностями?
— За ним это водится. Раз он три дня ничего не ел. Надо же, говорит, знать, что такое чувство голода. Чудак!.. А потом два дня не пил воды, не спал трое суток подряд. Вечером упал на свободную солдатскую койку в казарме, только утром еле разбудили его.
Рассказывая, Евгений понял, что увеличивает число пробоин в чужой мишени, отводит себя на второй план. Он видел, как у Лены разгораются глаза, румянец покрывает щеки... Да, конечно, она думает о Русинове. Наверное, тот показался ей по-настоящему интересным парнем, какого она еще не встречала.
Словно подтверждая его догадку, она обеспокоенно спросила:
— Что же его так долго нет?.. Давайте тише идти. «Ей скучно со мной!» — уверился Евгений в печальной мысли.
Миновали мостик через ручей, где особенно густо, как бы напоказ, развесили сочную листву темностволь-ные ольхи. Тут Лена, обернулась, радостно воскликнула:
— Вот и Толя идет!
Вскоре Русинов примкнул к ним.
— Фу-у, намаялся! — сказал он.— Собрали толкучку у окошка. Пока расплатился да забрал твое шоферское удостоверение, тошно стало.
Евгений молча принял удостоверение, примечая, как девушка улыбнулась Анатолию — тепло, родственно. Рада, что пришел!
Русинов рассказывал что-то занимательное, а Лена, улыбаясь, прилежно слушала. И то качала головой, не спуская с собеседника живых блестящих глаз, то брались за щеку рукой, смеялась.
Пока добрались, над городом повисли сиреневые сумерки. На темнеющей шее улицы золотым ожерельем вспыхнули огни. Откуда-то потянуло тонким и сладким запахом цветущей акации. Киры Андреевны и Бориса Петровича не оказалось дома,— ушли в театр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104