Да и мне горько было бы сознавать, что напрасно потратил на тебя время, обманулся.
Ох, и умел этот смуглый, с пронзительным взглядом лейтенант заглянуть в самые сокровенные тайники души! Умел задеть там что-то больное, ранимое, от чего заходится сердце.
Чуть склонив черную, округло стриженную голову, Гурьян трудно думал. Откровенно говоря, очень уж хотелось бузить после этого письма, наговорить всем дерзких слов, начиная с ротного. Но кому и что он докажет? Сам ведь заварил кашу — сам и расхлебывай.
— Легко вам рассуждать,—выдавил он со вздохом.— А каково мне? Куда подамся после армии? Ни гроша в кармане, ни пристанища...
Лейтенант понимал его состояние, улавливал ход его мыслей, и был терпелив, сдержан, мягок.
— Твое богатство — руки, знания, желание трудиться. Со специальностью механика — на любую стройку. Да вон хоть на БАМ езжай!
— Ха-ха!.. На БАМ по путевке берут. А кто мне даст ее?
— Дадут!.. Ты теперь не хуже других. Так что было бы желание, а путевка будет. Хочешь на БАМ поехать?
— Хочу!
— Иди зови Адушкина.
Солдат недоверчиво поднялся. Вскоре пришел сержант Адушкин, доложил о себе. Русинов велел ему садиться, читать письмо. На чернявом лице Гурьяна теперь было иное выражение. Бузить ему расхотелось, но он как бы намеревался сказать: сами втянули меня в эту историю — сами и вытаскивайте. Конечно, его задели забористые речи ротного, но он пока не видел в них проку. Речами сыт не будешь. А вот путевка не помешала бы.
Дочитав письмо, сержант насупил кустистые брови:
— Этого следовало ожидать. Сам же напросился.— Он презрительно глянул на Виноходова.— Да это и к лучшему.
— Все верно, Адушкин,— поддакнул Русинов.— Но ежели мы взялись помогать человеку, то надо поддержать его и теперь.
— Даже не знаю, что можно придумать. В таких случаях, как говорил Остап Бендер, спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
Русинов сдержанно усмехнулся. Сержант, конечно, прав, но...
— Виноходову позарез нужна путевка на БАМ.
— Путевок дали три на роту. Едут Ковров, Индри-шунас и я.
— Свою путевку отдашь ему.
Сержант изумленно вытаращился на командира роты.
— А я что, у бога теленка съел?
Лейтенант помолчал, тая в глазах недоступную пока мысль.
— Тебе, Адушкин, выпала иная планета.— Он кивнул на сидевшего рядом Микульского.— Вот увольняется в запас Серафим Антонович, и батальон остается без начальника мастерских, а точнее — рота без зампотеха. Командир велел найти замену. Выбор мой пал на тебя,
Миша. Так что продолжишь службу в родном полку.
— А что! — оживился Микульский.— Из Адушкина получится отличный зампотех роты.— Я только что хотел сказать о том же.
Сержант смотрел на них растерянно.
— Но у меня и мысли такой не было!
— Не было так будет... Поучишься, присвоят звание прапорщика, а там, глядишь, и офицером станешь, коли сдашь за училище.
— Загадку вы мне загадали...
Русинов уже видел, что Адушкин согласится,— продолжал с веселой уверенностью.
— Никакой загадки, Миша. Надо, понимаешь?.. На тебя надежда. Танковую технику знаешь отлично, со службой — в дружбе. Так что тебе и карты в руки... Завтра сходи в штаб, узнай, как оформляться, и принимай дела у Серафима Антоновича. Все!
Сержант поднялся, озадаченный неожиданным поворотом в судьбе. И не хотелось ему расставаться с мечтой — поехать на стройку века, и не мог отмахнуться от предложения командира роты. Не каждому выпадает такая честь.
Сказав, что подумает, он вышел. И лейтенант, обра-щаясь к Вичоходову, заговорил оживленно:
— Ну вот, Гурьян, считай, что путевка в кармане. А пока назначаю тебя механиком в свой экипаж. Договорились?
Рот солдата растянула примиряющая улыбка.
— Договорились...
— Только постарайся, чтобы экипаж наш был не хуже других,— молвил ротный.— Будешь увольняться, я тебе и характеристику напишу по-братски, и на БАМе тебя встретят хорошо. Обеспечат жильем, помогут на первых порах. А там на хороший заработок выйдешь, матери станешь помогать. Напишешь ей: «Большой привет с большого БАМа!» — Темные глаза лейтенанта весело зажглись.
Гурьян невольно усмехнулся, вспомнив, как он бухнул эти слова на собрании. Кто бы мог подумать, что так все обернется! Когда он ушел, Микульский покрутил головой.
— Ну, товарищ командир, вытянули парня прямо из-под колес! — Он помолчал и предложил: — Моя Емельяновна по случаю отпуска голубцов наготовила.
И к ним — еще кое-что найдется. Может, посидели бы вместе за столом, а?
— А что, голубцы — штука вкусная,— отозвался Анатолий.— Спасибо. не откажусь...—И начал собираться.
Было около шести вечера, когда Евгений с чемоданом в руке добрался до общежития, взял у дежурной ключ. За время его отпуска в их комнате произошли перемены. Нет на стене гитары Анатолия, на тумбочке стоит фотопортрет незнакомого лейтенанта. Но почему незнакомого? Образ явно напоминает кого-то... Он ничего не знал о происшедших переменах, и ему сделалось тоскливо от сознания, что, кажется, потерял друга. Подумал, что Русинов, крепко обидевшись, перешел жить в другую комнату.
Но кто же теперь квартирует здесь? Лейтенант похож на полковника Одинцова. Уж не сын ли это его?.. Евгений наспех почистился с дороги, увидел в зеркале свое уставшее лицо и, сдерживая волнение, подался в часть. Встречались знакомые офицеры, прапорщики — он торопливо здоровался и спешил дальше: чтобы не расспрашивали, не спугнули в нем того нового чувства, с каким он вернулся из отпуска.
В городке было оживленно, как обычно бывает после занятий и работ, когда все освободились от службы и когда идет смена караула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104