А однажды, перекладывая вещи в его чемодане, выбрала все до дна. К своему удивлению, обнаружила плотно уложенную прокладку. Та была до того искусно вправлена, что Светлана принимала ее за дно. Не обратила бы внимания и на этот раз, если бы из-под нее не торчал розоватый уголок червонца. Вынула прокладку — и оторопела...
— Не поверишь, Женя, я растерялась. В глазах зарябило. Лежат десятки, двадцать пятки, полусотни. Больше трех тысяч.
Она опять расстроилась, потянулась было за платочком, да он пододвинул ей наполненную рюмку. — Откуда же у Всеволода такие деньги?
— Накопил, откуда еще! — Она презрительно дернула плечами.
Вот с этого и начался у них раздор. Светлана сразу припомнила, как муж после каждой получки старался остаться дома один под разным предлогом,— ему надо было спрятать излишки. А жене говорил, что помогает родителям, откладывает в кассе взаимопомощи...
Она была подавлена неприятным открытием, оскорблена. Кое-как сложив на место вещи, задвинула под койку чемодан. Лишь только вернулся со службы Всеволод, у них произошел гнусный разговор. Не обошлось без упоминания Плюшкина. Муж уверял, что заботится о будущем семьи, что они обзаведутся приличной мебелью, купят автомобиль.
Он говорил о будущих благах, а она с отвращением думала, как отказывала себе в самом необходимом, боялась съесть лишний кусок и чаще покупала постное масло, чем сливочное. Ей было ужасно стыдно перед знакомыми за свою скаредную бережливость.
Светлана поняла, что жить с ним не сможет. Хотела тут же уехать, но, словно на беду, слегла с гриппом. Не успела поправиться — начались роды. Ребенок появился на свет семимесячным и вскоре умер.
Это переполнило чашу терпения. Отчуждение, что копилось незаметно, как влага в высотах неба, разразилось бурным ливнем,— у них со Всеволодом произошел разрыв. Он взял свой чемодан с двойным дном и ушел в общежитие.
В голосе молодой женщины закипело негодование:
— И ведь рубля не оставил!.. Знал, что у меня ничего нет, и не оставил. Думал, что унижусь перед ним, приду просить прощения. А я не пошла! Заняла у соседей денег на билет и вернулась к родителям.
Рассказывая, она вздрагивала; словно находилась под током высокого напряжения. Снова разволновалась, потянула платочек к глазам.
— Как это мерзко!.. Как подло! — терзалась она.— Я так пережила...
— Успокойся, Зайчонок!.. Хочешь еще по одной? Светлана махнула рукой, соглашаясь.
Как ни странно, слушая ее, Евгений чувствовал облегчение. От выпитого вина по телу разливалось греющее тепло. На сердце были растроганность, нежность, прощение.
— Не думал, что Байков такой жмот... Но довольно о нем!—сказал он, закуривая.— Ты давно здесь?
— Давненько...
— Жаль, не знал, зашел бы.
— Я почти все время сидела дома,— вздохнула гостья.— От переживаний так похудела, что сама на себя боялась в зеркало глянуть. Мама два месяца не выпускала меня из квартиры, пока не начала поправляться. А теперь вот устраиваюсь на работу.
Она робко улыбнулась,— участие давнего друга облегчило ей душу. Он видел на ее лице приветливость, а еще — искушенность и доступность. Ее упругая грудь притягивала взгляд. Голодно припомнилось, как его преследовала плотская мука, манили ее плечи, губы.
— Кем устраиваешься?
— Ой, не спрашивай! — засмущалась она.— Кассиршей в аптеку... Я же тогда техникум бросила, осталась без специальности.
— Ничего. Главное — прошла жизненный курс. Светлана перехватила его нескромный взгляд, и ей вдруг сообщилось его волнение. В замешательстве взялась ладонями за щеки.
— Я кажется захмелела... Лицо горит.
— Вино слабенькое. Чепуха! — сказал он.— Постой, а как ты узнала, что я здесь, в Ульяновске?
— Мне сказали адрес Толи Русинова — я написала ему и спросила о тебе. Вчера получила ответ. Толя такой отзывчивый.— Она порылась в сумочке.— Вот его письмо... Говорит, что ты переживаешь, чувствуешь себя несчастным. Это так тронуло меня...
«Да, на выдумки Русинов мастер!» — вздохнул он.
Повеяло заунывностью далекого вечера, когда Светлана порвала с ним. У нее тогда с Байковым произошла временная размолвка, тот уехал на практику. Вот в этот период Евгений и сблизился с ней. Порывистая, то веселая, то задумчивая, она в две недели покорила его, а потом — оставила.
Пережитое разочарование, горькая обида как бы вновь вернулись на минуту, и он пробормотал:
— Да, Зайчонок, тогда ты сказала, что любишь другого...
— Женя, ради бога! — взмолилась она.— Не таи на меня обиды. Я просто была глупа, и на зло родителям спешила выйти замуж... Если б ты знал, как я часто потом вспоминала тебя! Я же понимала, что сделала тебя несчастливым, и говорила себе: «Поделом тебе, вертушка! Это за Женю. Такого парня ты променяла на двойное дно».
Постигшее разочарование в замужестве притушило в ней былой огонь гордости: она боялась, что упустит свое время, и на всю жизнь останется безутешной.
— Женя, ты еще ни с кем не связал свою судьбу? На него смотрели ждущие, обожающие глаза. И от какого-то тайного трепета по коже поползли мурашки.
— Пока нет... А что?
— Женичка, я знаю, ты меня любил! Не отталкивай меня, не разбивай вконец мое сердце. Умоляю!.. Я докажу тебе самой ласковой преданностью, как раскаиваюсь, что была тогда слепа. Я так поняла, так оценила тебя, Женя!.. Ты был первым среди курсантов училища. Твой ум, твое сердце, твои возвышенные интересы увлекали многих. Я же видела это! И у меня было время подумать, оценить тебя. С каждым днем ты выходил чище и прекраснее!..
Еще противясь, он покорялся ей. Она снова обретала над ним власть, будто опять выходила из-за кулис на сцену с розой в волосах и начинала монолог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104