Из души никак не выветрится едкий осадок от разговора на разборе учений. Гордый, привыкший к похвалам, он мучился от сознания, что его так грубо отчитали при всех. Его-то и при всех!
Достав лезвие безопасной бритвы, принялся срезать заусеницы вокруг ногтей. Срезал до боли, местами до крови, и слизывал выступавшие алые капельки языком,— давняя, еще школьная привычка. Это занятие-помогало ему отвлечься, сосредоточиться.
Хотелось развенчать Загорова, доказать, что он посредственность, — отсюда уже само собой следовало бы, что комбат не кмел никакого морального права отчитывать при всех его, Дремина.
— Батальону за учения поставили четверку, так это, видите ли, душевно терзает Петровича,— заговорил он с сарказмом.— Пусть скажет спасибо лейтенанту Руси-нову, что помог найти верное решение — двинуть танки по склону оврага.
Анатолий смущенно махнул рукой.
— Да брось ты! Он и без меня нашел бы этот путь. Что я? Я только мозгами раскидывал да высказывал свои соображения.
Евгений живо повернулся к нему.
— Ты Петровичу мысль ценную подкинул! И он ухватился за нее, точно малыш за веточку. Я же слышал, как Корольков рассказывал Приходько: «Лежим на высоте колодами. Мозги трещат, а ничего придумать не можем. А тут Русинов советует: по оврагу можно!..» Так что гордись, будущий маршал: ты обштопал комбата и его начштаба.
Анатолия, понятно, радовало, что товарищ такого высокого мнения о нем. Однако у него и в мыслях не было выставлять себя на первый план. Ну подал намек, а комбат оценил его и развил. Вряд ли тут уместен разговор о том, кто кого обштопал.
Словно отвечая на эти мысли, Евгений продолжал:
— Если бы ты не подал ему идею, не нашел бы он этот вариант. И в лобовой атаке высоты потерпел бы поражение, как Станиславский. Вот тогда был бы потише. А то благодаря тебе заработал четверку, так ему этого мало.
— Перестань, Женя! — поморщился Русинов.
— Не перестану. Я бы на твоем месте не дал Петровичу пожинать лавры за проведенный бой.
— Что бы ты сделал?.. Пошел к бате и сказал: это я придумал!
— Не надо. Шепни соседям: вот так надо подсказывать комбату выигрывать бой! Дойдет до Станиславского, и тот сумеет обыграть это так, что и Одинцову станет понятно.
Русинов начал скрести темную, залохматевшую голову,— в баню бы сходить да и в парикмахерскую — тоже.
— Нет, Женька, не дело говоришь. Не хватало еще глупость сморозить. Не буду я никому ничего шептать.
— Потому что ты охломон, выгоды извлечь не умеешь... А ловкачи этим пользуются. Знаешь, что Загоров выиграл ходом по оврагу?.. Должность командира полка! Если бы он проиграл бой, не видать ему повышения, как своих ушей без зеркала. Вот и получается, что теперь о комбате говорят, словно о выдающемся полководце, а о тебе никто и не заикнется.
Бывает, что судьба твоя зависит от какого-то случая. И сам ты порой не знаешь, кто и куда перевел стрелки на рельсах удачи. То ли катишься на «зеленый» по далекому маршруту, то ли отправляешься в заросший травой тупичок на стоянку. И если Русинов, на очередном разъезде оказался смекалистым стрелочником в карьере Загорова, то греха тут немного.
— Нет, Женька, я с тобой не согласен,— возразил Анатолий.— Нечего нам себя выставлять: до полка еще далеко. Так что обойдемся без театральных афиш. Надо работать, а не бить кулаком в грудь и кричать: я герой, подавай мне медаль!
— Во всех других случаях — да, а в случае с Заго-ровым — нет.
— Да оставь ты его, ради бога! — почти взмолился товарищ.
— Не оставлю, пока не развею у тебя иллюзию, будто можно рассчитывать на его благодарность. На учениях я усвоил одну печальную истину: комбат не наделен чувством справедливости. Сто раз сделай превосходно — не оценит, но промахнись разок — он тебя сырым и без соли съест.
Недовольно морщась, Русинов поднялся, сказал:
— Угомонись, Женя. Тебе нынче все кажется мрачным. Пойдем лучше покормимся.
— Не пойду никуда и тебе не советую. Столовая, наверное, уже закрыта.
— Если закрыта, зайду в продмаг, куплю чего да перекусим.
Евгений зевнул. Выговорившись, он начал успокаиваться.
— Охота человеку еще куда-то тащиться! Я бы, кажется, лишнего шага больше не ступил.
Русинов все-таки надел фуражку и вышел. Минут через семь после ухода Русинова в дверь дробно и робко постучали, словно били о стол вареное яйцо. Уже начавший дремать, Евгений досадливо
поднял голову: «Неужели посыльный? Значит, снова в полк вызывают...»
— Входи смелее! - крикнул он.
А когда дверь открылась, был до того ошарашен, что в миг исчезла его сонливость. Тут же скатился с постели — в комнату вошла Лена. Ее сопровождал капитан Приходько.
— Вот здесь они и проживают.
Румяная, несколько смущенная, как бы вдруг вышедшая в полосу яркого света, девушка спросила:
— К вам можно?
Она была в желтой, с короткими прорезными рукавами кофточке, бежевых брюках-клеш и босоножках. Через плечо на ремешке висела светлая сумочка. Не-жданая гостья ошеломила Евгения, и он был растерян. Из этой длившейся минуту неловкой ситуации вывела его сама девушка:
— Добрый вечер!.. Вы удивлены?
— Нет, но... Добрый вечер!.. Я сейчас...
Евгений быстро натянул сапоги, поправил измятые постели, что-то пнул ногой под койку.
— Я вижу, такие сюрпризы на вас действуют сильнее, чем приказы начальства! — едко усмехнулся ротный и кивнул на девушку.— Вот обнаружил подозрительную личность около Дома офицеров. Спрашивала, как найти двух друзей-лейтенантов. Кстати, где ваш приятель?
— В столовой или в гастрономе. Должен скоро быть.
— Я отпустил домой старшину. У него жена родила дочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104