Поскучневшими глазами смотрел перед собой. Аня пристально глянула на него раз-другой, смуглое лицо сделалось виноватым, расстроенным. Уже не рада была, что завела этот разговор. У нее же мягкий, податливый характер, и она так боится заслужить его неудовольствие.
Однажды он позвонил ей на работу, а у них как раз было собрание. Выслушав объяснение, он обронил до свидания, и повесил трубку. После этого не заходил дней десять... Был бы мужем, не делал бы таких фокусов. Подулся бы да и остыл... Потом, разумеется, у них была радостная встреча. Но пока Аня дождалась этой встречи, у нее изболелась душа.
«Что ж, видать, такова моя участь. Не быть мне коро-левой»,-горько подумала она и погладила его по руке.
— Алешенька, голубчик, ну что с тобой?
Видя, что она так убита его молчаливым неодобрением, он стряхнул с себя насупленность.
— Ничего, это просто так.— И снова взялся за вилку. Она заглядывала ему в глаза, виновато и преданно улыбалась.
— Ты на меня сердишься, правда?.. Ну скажи, сердишься?
— Нет, родная моя,— отвечал он, и это было неправдой. Он действительно сердился. Но сказать ей об этом — значит вовсе обидеть ее и испортить вечер, а он так хорошо начался.
Она все поняла.
— Извини, пожалуйста.— Голос у нее дрогнул.— Никогда больше не буду говорить об этом. Даю тебе слово.
— Но почему же!.. То, что на душе, надо высказывать. Иначе как же? — Он чувствовал, что фальшивит, и не любил себя в эту минуту.— Извини и ты меня... Ты знаешь, я решил посвятить армии всю свою жизнь, без малого остаточка. А служба — ревнивая дама, не терпит соперниц...
Он говорил торопливо, сбивчиво. Слова его звучали как извинение за то, что он рассердился, за то, что сфальшивил.
— Не расстраивайся, Алешенька,— сказала Аня, не дослушав, явно думая о своем.— Может, еще немного винца?
Во взгляде, словах, в каждом ее жесте было беспредельное милосердие. Она простила ему, и у него отлегло от души.
— Спасибо.— Глаза его вдруг оживленно засветились. — А знаешь что? Пойдем-ка сейчас за город, а? Такой прекрасный вечер, а мы сидим и киснем.
— И верно!.. Какой ты молодец! — Она вскочила.— Сейчас оденусь и пойдем. Я быстро...
По асфальтовому раздолью шоссе мотоцикл несся гудящим вихрем. Анатолий и Евгений, оба в зеленых дорожных шлемах, щурились от встречного ветра, обвевавшего их голубой вечерней прохладой. Они радостно улыбались при мысли, что проведут вечер в театре. Вел мотоцикл Русинов.
Солнце заметно поостыло и, клонясь к горизонту, наливалось краснотой. Оно тоже неслось куда-то легко и неслышно. Казалось, сама удача, сказочно щедрая, отправилась вместе с ребятами в веселое путешествие.
Когда выехали на противоположный край широкой лощины, лес начал отступать, точно утомленный бешеной гонкой. Анатолий сбавил газ, притормаживая: впереди повороты, перекресток, постройки... Но лишь ми-новали небольшой городишко, снова увеличили скорость. Оставались позади селения, мелькали автобусные останопки со знакомыми надписями. А впереди из дымки уже вставали строящиеся на окраине огромного
города корпуса нового завода и за пыльной листвой придорожных деревьев проглядывалась сплошная мешанина построек, высоковольтных мачт. Все ближе первые дома, переезды. По тряской брусчатке, вслед за автомобильной суетой, друзья въехали на городские улицы.
Торопились они напрасно. В кассовом зале театра было тоскливо пусто. Невысокая располневшая женщина в сером костюме весело болтала о чем-то с кассиршей. Над окошком приколотый кнопкой висел листочек с надписью: «Билеты проданы».
Лица друзей потускнели от разочарования. Было чертовски обидно, что так глупо рушатся все их замыслы. Русинова почему-то заинтересовала афиша,— вчитывался в нее, изучал.
— Может, перед началом спектакля кто-нибудь придет сдавать билеты? — не терял надежды Евгений.
— Как же, держи карман шире! — буркнул Анатолий, и вдруг лицо его просияло.— А ведь это идея, Женя!
Новенькие желтые полуботинки Русинова зацокали по метлахской плитке, на смуглом лице зажглась самоуверенная, вызывающая ухмылка.
— Позвольте, гражданочка! — попросил он женщину, и привалился к окошку, сказал небрежно: —Тут дядя обещал мне оставить два билетика.
Кассирша из-за стекла глянула на него недоверчиво.
— А кто ваш дядя?
— Народный артист республики Русинов.
— И всего-навсего два билетика? Анатолий осуждающе поморщился.
— Нам больше и не надо. Так, Жень?
Евгений стоял за его плечами сам не свой: не ожидал, что товарищ выкинет такой номер. Кассирша крутнула головой, спросила:
— И вы уверены, что дядя позаботился о вас?
— А как же? По-родственному.
— А может, нет?
Кажется, она затеяла игру, в конце которой намеревалась ловко изловить прыткого лейтенанта. А он будто и не замечал ее маневра, шел напролом.
— Должен оставить. Я же недавно звонил ему домой...
— Борис Петрович уже больше часа в театре!
Евгений видел, как насмешливо оглядывает их полная женщина, и ему стало не по себе. Между тем Анатолий начинал «показывать характер».
— А недавно — это разве пять минут?.. Часа полтора у. прошло с того момента, как я говорил с ним. А чтобы вы не сомневались... вот!
Достав из кармана удостоверение личности и раскрыв его, сунул в окошко («Что, поймала?»). Поскольку б документе было четко написано, что предъявитель его — Русинов Анатолий Михайлович, кассирша погасила усмешку, подняла телефонную трубку.
— Сейчас узнаем. Мне Борис Петрович ничего не говорил о вас.
«Этого только не хватало!» — сгорал от стыда Евгений. Его даже повело всего. А кассирша уже говорила с кем-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104