Но на следующий день, едва освободившись от командирских хлопот в батальоне, заторопился к телефону-автомату, с которого обычно звонил ей на работу.
Шел с неспокойным сердцем. Непонятное охлаждение любимой мучило его и угнетало, В последнее время Аня будто избегала встреч с ним, ссылаясь на недомогание. А он воспринимал это так, словно она недовольна им после того неприятного разговора. Надо как-нибудь ободрить ее, успокоить.
Трубку подняла приемщица — он узнал ее хрипловатый, прокуренный голос.
— Здравствуйте, Раиса Антоновна!.. Мне бы Аню на минутку.
— К сожалению, Аннушки нет на работе, товарищ майор,— отвечала она.— Ей что-то нездоровится.
— Что с ней, Раиса Антоновна?
— Да прихворнула...
— Спасибо. Извините, пожалуйста, за беспокойство.
— Не стоит, ангел мой. Всего вам доброго.
Не то в шутку, не то по привычке, женщина уже не раз называла его так. Испытывая от этого неловкость и размышляя, что же с любимой, он зашагал к ней. Минут через десять нажал кнопку звонка у двери знакомой квартиры. Аня была дома. Ее смуглое красивое лицо казалось измученным, заплаканным.
Он снял фуражку.
— Звонил тебе на работу. «Ангел мой» сказала, что ты прихворнула. Вот и решил проведать.
— Спасибо, Алешенька. Ты не беспокойся. Говорят, собачья болезнь до поля, а женская до постели,— натянуто пошутила она и бледно улыбнулась.— Полежу немного и пройдет.
Он заметил, что ей трудно стоять, и тотчас уложил ее в постель, озабоченно спрашивая:
— Что это мы вздумали хворать?
Лицо ее неожиданно дрогнуло, она быстро отвернулась к стене, заставив его не на шутку встревожиться.
— Может, что-нибудь серьезное, да ты не говоришь?
— Нет-нет, я же сказала: ничего особенного.
Когда Аня повернулась к нему, он заметил настороженность, даже отчужденность в ее глазах. Ему стало не по себе.
— Хочешь, пойду в магазин, возьму продуктов?
— У меня все есть,— заверила она его.— Вчера ходила на базар, купила курицу, яиц. Колбаса еще есть, помидоры... Одной-то много ли надо! Может, ты хочешь кушать?
— Да нет, я не голоден.
В том, что Аня отвергала его участие, тоже была отчужденность. Казалось, она хотела, чтобы он ушел, не утомлял ее, не усугублял того, что безмерной тяжестью лежало на душе.
— Но я бы хотел помочь тебе,— молвил он расстроенно.
— Не надо, Алешенька. Теперь ничем не поможешь... Она снова отвернулась, и на этот раз уже не могла сдержать слез. Он участливо подсел к ней, стал гладить ее темноволосую голову, вздрагивающие плечи под цветастым домашним халатиком.
— Успокойся, родная, успокойся...
Какое-то тягостное предчувствие родилось в нем. Оно пришло вместе с подозрением: «Может, у нее и впрямь что-нибудь серьезное, да она скрывает, чтобы не расстраивать меня?..» Вспомнилось, что во время последней встречи она была скучной, безучастной ко всему. Почти через силу старалась казаться веселой.
— Пожалуйста, расскажи, что случилось? — умоляюще попросил он.
Она вытерла лицо уголком покрывала, приглушенно обронула:
— Ничего... Видно, всему однажды бывает конец.
Эти ее слова, ее подавленное состояние и нежелание сказать, что с ней, подействовали на него крайне угнетающе.
— Но стало быть, что-то случилось, раз ты так говоришь!
Она подняла на него печальные, милые глаза, полные слез и упрека:
— Алешенька, ты что, пришел мучить меня?
— Извини.— Загоров расстроился. Он сухо сглотнул колючий комок, внезапно подумав: «Сделала аборт или что-то еще... Боже мой, какой ты деспот! Довел любимую женщину до того, что она скрывает от тебя свою беду. Это уже совсем плохо, братец».
— Голубушка моя, скажи, ты ничего не делала с собой?— спросил он с болью в голосе.— Ну, скажи...
Она тихо покачала головой: ничего.
— Что же ты тогда такая безутешно грустная?
Аня не обращала внимания на его слова, занятая тем нелегким, что терзало ей душу.
— Мне тяжело, Алешенька?
— Да от чего же?
Аня помолчала и вдруг горестно промолвила:
— Оттого, что расстаюсь с тобой.
Ревниво подумалось, что тут замешан кто-то третий. Но тогда она не лежала бы больная!.. Он старался не докучать излишними расспросами, видя, что это в тягость ей. После некоторого молчания она заговорила сама — слезно, надрывно:
— Вот поправлюсь немного, возьму расчет и уеду к маме. Я уже написала ей... А ты можешь вернуться в свою квартиру. По общежитиям-то не сладко скитаться. И разговоров не будет...
Это несколько успокоило Загорова. Значит, третий никак не замешан, и состояние ее здоровья не безнадежное. Теперь оставалось лишь понять, что же явилось причиной такого решения.
— Но ты могла бы и здесь жить,— осторожно заметил он.— Квартира есть, зарабатываешь неплохо. А чтобы подлечиться, возьмем путевку в санаторий. Я могу похлопотать...
Аня поднялась на кушетке.
— Когда б могла, осталась бы с великой радостью,—она запустила пальцы в его русые волосы. Ее темные агатовые глаза ласкали его.—Мне ведь тяжело будет без тебя, Загоречек мой...
В голосе ее была пугающая отрешенность. Он притих, понимая, что причина ее болезни — их отношения, что эти отношения не могут больше продолжаться и что она вынуждена прервать их. Но почему, почему?..
Его охватило отчаяние. «Надо узнать, насколько она больна»,— мелькнуло в голове, и он сразу ухватился за эту мысль, как за возможное спасение рушащегося здания любви.
— Ты обращалась к кому-нибудь из врачей?
— Ты напрасно беспокоишься.
— Как это напрасно?.. Ты страдаешь, намерена оставить меня, а я не должен беспокоиться! Нет, Аннушка, так не пойдет. Ты должна все рассказать, и вместе решим, как быть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104