Рысью проскакивали нукеры — сборщики податей, вооруженные кривыми шашками и русскими винтовками.
Григорий спустился с крыльца и смешался с толпой. Он любил базарную сутолоку, любил терпкие запахи восточных пряностей и аромат душистых фруктоз и овощей. Толпа здесь не была так ярка, как в Бухаре, в Ташкенте. Упорная из года в год борьба с речными паводками, с песчаными пустынями, работа на тяжелых почвах, изнурительные повинности наложили особый отпечаток на хорезмцев. Темнолицые, крепкие мужчины были серьезны и малоразговорчивы.
Григорий остановился около скотского базара. Степняки, казахи и туркмены с гуртами желтых опаленных солнцем баранов и низкорослых лохматых лошадей толпились вдоль берегов вонючего болота.
Мясники, тряся руки казахов в лисьих малахаях, подражая их акценту, жарко рядились:
— Цена, на которой ты окончательно остановишься?
— Цена, на которой ты застынешь, как лед?
— Цена, на которой умрешь, но не уступишь?
Продавцы за каждым вопросом машинально повторяли однажды затверженную цену. Мясники не теряли надежды, они вновь ощупывали овец, находили в них новые недостатки, добивались уступок у оглушенных шумом и гамом степняков.
Длиннобородые, обученные козлы мясников важно провожали к бойням степных доверчивых баранов.
Кисляков, отпустив Григория, тотчас же позабыл о нем, и с увлечением отдался работе.
Он любил свою работу и все ощущения, связанные с ней: солидные разговоры с клиентами, вяжущий запах серебра, шелест бумаг, выкрики кассиров и даже этот мутный дым папирос, от которого к концу дня тяжелела голова.
Пять лет прожил Кисляков в ханстве. Сын видного петербургского чиновника, он еще студентом в 1905 году вступил в партию эсеров. После ареста и исключения из университета он разочаровался в революционной деятельности. Продолжать ученье ему не хотелось, связи отиа помогли ему устроиться на работу в Хиву, Вначале он жадно знакомился с новым краем, совершал длительные поездки по стране, учился языку, читал литературу. Произвол ханских чиновников, господство ростовщика в сельском хозяйстве и тесная связь его с туземным коммерсантом,— все это глубоко заботило Кислякова. Он много раз писал обширные докладные записки генерал-губернатору в Ташкент о затруднительном положении русских коммерсантов, о жестокостях хана, о неустройстве городов. Ио генерал-губернатор не отвечал на частные письма. Негодующая статья Кислякова, направленная против хана и помещенная в либеральной петербургской газете, была строго осуждена фирмой, у которой он служил. Глава фирмы в личном письме сделал Кислякову резкий выговор, запретил вмешиваться впредь во внутренние дела ханства и портить отношения с хивинцами. И Кисляков постепенно охладел ко всему, что не касалось его работы.
Он тесно сжился с колониальным русским обществом, любил говорить о прогрессе, о великой миссии России на Востоке. Коммерсанты относились к нему снисходительно и звали социалистом.
Открытие банка, широкие перспективы его работы в ханстве оживили заглохший было интерес Кислякова к общественным вопросам. Он верил в силу банка, в его способность подчинить интересам русской коммерции туземное хозяйство. Бросив выгодную службу в транспортной конторе, Кисляков перешел на работу в банк и нетерпеливо ждал, когда он развернет свою работу, оживит русскую торговлю хлопком и люцерной в ханстве.
Дневная работа подходила к концу. Операционный зал банка опустел. На линолеуме — пыльные следы ног посетителей, клочки бумажек, окурки; плавал табачный дым. Сторожа вытирали полы керосином, проветривали комнаты. Усталые счетоводы поспешно подводили итоги дня.
Кисляков, сверив свои записи, заторопился к директору.
Директор банка — Самуил Федорович Клингель, сидел в кабинете, затемненном тяжелыми портьерами, уставленном солидными, обитыми кожей креслами. В глубине кабинета виднелся мольберт с натянутой на нем картой Хивинского оазиса. Директор нетерпеливо протянул руку за бумагой, принесенной Кисляковым.
Кисляков внимательно следил за концом карандаша, скользившего по его записям, за выражением лица Клингеля.
Белое лицо директора с крашеными каштановыми усами выражало недовольство. Пассивные операции— вклады, инкассо, переводы — росли изо дня в день, по активу — только две случайные ссуды.
Работа банка разворачивалась трудно. Местные хлопкозавоцчики, хлопкопромышленники отнеслись к открытию банка осторожно и почти не прибегали к его ссудам. Они издавна привыкли работать с российскими мануфактурными фабриками, пользовались у них кредитом. Коммерческого риска промышленники избегали, считали его несолидным.
Правление банка осторожно намекало своему директору, что задачей его является не только сбор средств, но и распыление их. Клингель писал правлению, что все это скоро измени гея. С нового года, он надеется, банк будет играть решающую роль в торговле и промышленности оазиса. С нового года... Но он сам не был уверен в этом...
Клингель сердито подписал ведомость и отбросил ее от себя.
— Сегодня, как вчера, вчера, как позавчера,—недовольно пробурчал он.— Мы почти не ощущаем сезона.
— Заходил Волков Арсений Ефимович, по поводу ссуды он хочет видеть вас.
Директор поморщился.
— Это неинтересно, Михаил Ильич. Волков — не наш клиент.
— Он, как будто, имеет намерение работать с хлопком. Он мог бы стать нашим клиентом.
Клингель пренебрежительно промолчал. Настойчивость Кислякова раздражала его. Он схватил первую попавшуюся на глаза бумагу и наклонился над ней. В
эту минуту директор ненавидел служащего, рекомендованного ему правлением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98