—разочарованно протянула жена Клингеля.— Какой малень-кий город: едва человек приедет, его уже все знают.
— Мы познакомились совершенно случайно только вчера,— сказал Григорий.— Но я не знал, что Елена Викторовна — учительница вашей дочери. Жена Клингеля налила гостю и мужу чай.
— Господин Лямин поступил на службу в банк,— сказал Клингель, густо намазывая маслом хлеб.
Жена его удивленно вскинула глаза на Григория,
— Вы ушли от дяди Арсюши?..
— Я соблазнился более широкими перспективами работы,— пояснил Григорий.— Потом, у банка есть возможность перевода в Ташкент.
— Да, да, конечно,— поспешила согласиться жена директора.— В банке работа приличнее, там все сидят чистые, аккуратные. А крестьяне — они так неопрятны. Этот запах...
Она поймала осуждающий взгляд учительницы и рассмеялась:
— Ах, я совсем забыла, наша Елена Викторовна такая социалистка. Теперь мне от нее достанется!
Елена неприязненно глядела на хозяйку:
— Простая справедливость должна бы удержать вас от презрения к крестьянам. Их запах не чувствует* ся в звонкой монете, которую собирает с них банк.
Клингель поддержал Елену. Ему нравился независимый характер этой белокурой девушки, он слегка ухаживал за ней и не обижался на ее отпор.
— Никогда не осуждай крестьян за их некультурность,— наставительно сказал он жене:—Народ не виноват в этом. Некультурность — результат многолетнего застоя жизни ханства. Капиталы нашего банка скоро окажут огромное прогрессирующее влияние на хивинский оазис. Правильный коммерческий кредит вытеснит ростовщика из деревни. Наш банк соблюдает международную коммерческую этику, и мы против вся--кого грубого обмана и надувательства в коммерции.
Григорий в тот же вечер перебрался в комнату, отведенную ему во дворе банка.
Он едва успел разложить свои вещи, как в окно комнаты кто-то постучал.
Григорий, накинув пальто, вышел.
У крыльца стоял высокий шарабан Мешковых, в нем сидели Андрей и Ната, одетые в длинные, желтые, одинакового покроя, дорожные пальто. Андрей с тру-
дом сдерживал крупного вороного жеребца, впряженного в шарабан.
— Гриша, а мы заезжали к Волковым. Его жена сказала, что ты перешел в банк. Это правда?— спросил Андрей.
Григорий подтвердил.
— Вот устраиваюсь на новый квартире...
— Почему же ты не посоветовался со мной?— огор-ченно воскликнул Андрей.— Я тебя устроил бы рабо-тать на нашем заводе.
— Но мне хотелось служить в банке. Ната прервала сетования брата.
— Тебе об этом надо было думать раньше, Гриша, мы за вами. Едем кататься, а потом к нам чай пить. У нас ни папы, ни мамы, они уехали в Петро-Александ-ровск. Дома хозяйничаем я и Андрюша. Садитесь, как-нибудь поместимся...
Она подвинулась, освобождая место рядом с собой.
Жеребеп быстро вывез шарабан за ворота и понесся крупной рысью. Ночь была холодной и звездной. Желтая полоска луны низко висела над горизонтом.
Андрей молча правил лошадью. Он торопился выбраться из лабиринта узких и грязных городских улиц.
Ната сидела, тесно прижавшись к Григорию. Теплота ее тела, тонкий запах духов и пудры опьяняли его. Григорий протянул руку и коснулся колена девушки, и в тот же миг рука Наты крепко сжала его тонкие пальцы...
Они выехали за город. Андрей ударил вожжами по крупу коня, и шарабан понесся к мосту, перекинутому через канал. Узкий без перил мост, кое-как сколоченный из сучковатых бревен, был крыт хворостом и засыпан сверху толстым слоем земли. Под ударами копыт недоверчиво храпящего коня мост дрожал, трещал, земля с шумом сыпалась в воду.
Андрей напряженно следил за рысаком, ни на минуту не ослабляя туго натянутых вожжей. Высокий шарабан угрожающе качался из стороны в сторону.
Григорий не замечал опасного пути, он был увлечен разговором с Натой. Указывая на темневшие у берега каюки, Ната говорила вполголоса:
— Вы когда-нибудь ездили на каюке, Гриша? Вам, может быть, покажется смешным, что я, институтка,
очень люблю каюк. У меня с ним связаны такие хорошие воспоминания. Однажды мы с мамой и Иваном Ивановичем Сыщеровым ездили в Петро-Александ-ровск. Мы настелили на дно каюка много ковров, одеял, набросали подушек, очень уютно устроились. Ночь была ароматная, лунная, теплая. Мама скоро уснула, а я и Сыщеров не спали до утра... Иван Иванович так хо-рошо умеет рассказывать...
Теплая, мягкая рука Наты лежала в руке Григория. Он обнял девушку за талию. Глаза Наты сверкнули от удовольствия. Это несмелое ухаживание так напоминало ей годы ученья в институте.
Андрей осторожно съехал с моста и остановил рысака на дороге.
— Уф, черт возьми...— устало вздохнул он, вытирая платком потный лоб.— Каждый раз еду по этому проклятому мосту и думаю: наш рысак с норовом, вдруг сбесится, понесет, а я не сдержу... Слетим тогда в канал — костей не соберут.
Григорий оглянулся на ненадежный мост.
— Зачем ты подвергаешь опасности жизнь своей сестры, свою собственную?— с удивлением спросил он.— Можно кататься и по правому берегу.
— Там дорога избита арбами, а здесь почва песчаная, грязи меньше. Вот увидишь, как мы сейчас полетим.
— Чудак ты, Андрей,— усмехнулся Григорий.-— Обратно опять опасность?
Андрей мотнул головой.
— Не напоминай,— досадливо сказал он.—Я рысака так гоню, что на обратном пути он еле переступает ногами...
Андрей неожиданно хлестнул лошадь. Смирно стоявший рысак вздрогнул и широкой рысью помчался по дороге.
Мимо шарабана со все увеличивающейся скоростью проносились шеренги обнаженных белых тополей. Медленно проплывали поля, объятые зимним сном. Редкие курганчи дехкан были наглухо закрыты огромными воротами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98