Волков поминутно наполнял стаканы спорящих, понуждая пить. Сыщеров точно не замечал, что вместо вина он пьет коньяк, который ему коварно наливал Волков.
— Руководителем забастовки был Сармин, а он сам эсер,— кричал Кисляков.— Я хорошо знаю его. О нем писали в «Московских Ведомостях», а потом в «Новом Времени».
— Нашли свидетелей,— усмехнулся Сыщеров.— Как можно ссылаться на черносотенные газеты...
— Тем не менее они писали правду!—Кисляков валпом выпил коньяк.— Я больше скажу: я сам входил в забастовочный комитет и за это очутился здесь.
— Вы сами?.. Вы? Кисляков... Михаил Ильич—студент третьего курса юридического... который помог сорвать забастовку?..— он с величайшим удивлением смотрел на Кислякова. Тот внезапно побагровел, ударил кулаком по столу.
— Вы лжете! Забастовку сорвал не я, а провокатор, который пробрался в наш комитет.
— Так писали в газетах...
— В черносотенных газетах!
— Но вы только что на них ссылались. Я могу на память процитировать статью; ну хоть из «Русского Слова»: «Молодой студент, представитель эсеров, в решающую минуту уехал или был увезен в деревню, к родне одного из членов комитета, лавочнику мироеду. Лавочник пять дней подряд поил студента, напоил до зеленого змия, и студент с пьяных глаз женился на его дочери. А тем временем»...
Кисляков, багровый от гнева, резко оборвал его: — Забастовку сорвал негодяй-провокатор! Он подслушал мой разговор с родственником-юристом—я выразил сомнение в удаче забастовки. Негодяй передал разговор комитету. Я отсутствовал, и это предрешило исход стачки. Члены комитета заколебались, наиболее упорного из них устранили, двоих администрация соблазнила большим жалованием. Ослы поверили, начали агитировать за прекращение забастовки, а потом администрация выгнала их и внесла в черный список... Волков внимательно прислушивался к спору Кислякова и Сыщерова. Он трезвел. Мысль его лихорадочно работала. «Вот там, в России, сумели разбить забастовку хорошо организованных рабочих. А здесь? Неужели он не справится с ордой хивинцев. Надо использовать Шарифбая, разбить сопротивление, даже ценой потери и половины ожидаемых прибылей. С одним Шарифбаем справиться будет гораздо легче...
— Я смутно припоминаю провокатора,— продолжал Кисляков.— Это был приземистый человек, с длинными жандармскими усами, с бородой под Буланже...— Кисляков закрыл лицо ладонями, стараясь восстановить в памяти образ провокатора.
Сыщеров поспешно взглянул на часы и встал. — Я тороплюсь, Арсений Ефимович,— сказал он.— Большое спасибо за угощение.
Сыщеров наскоро пожал руку Волкову, покосился на Кислякова, не менявшего позы, и прошел в игорную комнату.
Лицо Волкова блестело от улыбки. Он хлопнул Кислякова по плечу:
— О чем задумался, Миша? Пей! Ошибся я, не на всякую старуху бывает проруха. Ей богу, всегда думал — вредный народ социалисты, а и нет, оказывается, и вы на что-то годитесь. Пей же, Миша.
— Нет, постой, погоди, Арсений, дай вспомнить. У того фамилия была другая, был он с усами, с бородкой, с прической. Этот—бритый... А похож, похож. И так хорошо знает все... говорит — бухгалтером был...
Волков, смеясь, говорил растерянному Кислякову.
— Брось, Миша. Сыщеров, брат, не дурак, он парень не простак, хоть и не казак. Погоди, он еще Мешкова на все четыре ноги подкует... Так ты говоришь, только по секрету родственнику сказал, мол: «Я еще не знаю, чья возьмет», а тог и разболтал.. Вот подлец, а?
А вожакам, говоришь, прибавили, а потом в зад коленом?
Волков, пошатываясь, встал:
— Домой поедем, Миша... Кисляков замялся.
— Я хотел остаться... ты... у тебя можно занять? Волков молча вытащил бумажник.
— Тебе сколько? Сотню?— Бери две, да осторожней играй, Миша, не зарывайся, не отыгрывайся...
Кисляков окликнул Волкова, пробиравшегося к выходу.
— Постой, Арсений. У меня из головы вылетело. Клингель просил тебе передать, приехал генерал Гни-лицкий, он остановился у Абдурахманбая...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Генерал Гнилицкий был начальником Амударьин-ского отдела Сыр-Дарьинской области. Земли отдела тянулись вдоль реки, они были отобраны у ханов по договору 1873 года.
Генерал Гнилицкий был негласным, но главным советником хана. Только через него хан имел право сноситься с генерал-губернатором. Выезд хана в города империи во многом зависел от этого длинного, высокомерного военного чиновника с мутноватыми, на выкате глазами, жидкими мочальными усами и прической ежиком.
Генерал постоянно жил в Петро-Александровске,—
единственном городе большого Амударьинского отдела. Но время от времени он наезжал в ханство, разбирал претензии русских коммерсантов к хану, разрешал споры между ханом и его подданными. За последние годы подданные хана становились все беспокойнее. Случаи прямого неповиновения учащались, а вместе с этим учащались и наезды генерала.
Абдурахманбай — крупный хлопкозаводчик ханства — принял важного гостя в своем загородном доме. Он отдал ему всю мужскую половину дома, убранную старинными коврами и мебелью красного дерева. Сам Абдурахманбай удалился на женскую половину, в свой гарем.
В дни приезда генерала все в городе ставилось ему на службу. Хаким Нового Ургенча с утра до поздней ночи сидел в приемном зале, сверкавшем огромными зеркалами и хрустальными подвесками бронзовых люстр. Десятки туземных чиновников, нукеров и слуг торчали в передней в ожидании звонка и распоряжений. Десятки дворников, конюхов, сторожей пересекали двор во всех направлениях.
Прием просителей, как и в канцелярии отдела в Петро-Александровске, начинался с двенадцати часов дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98